Автор «Сноба» Алексей Черников поговорил с поэтом и историком литературы Валерием Шубинским — о том, чем Владислав Ходасевич похож на Сальери и близок к экспрессионистам, зачем он коллекционировал сборники графоманских стихов, почему перестал писать стихи сам и можно ли считать его самым умным и самым злым русским литератором.
Некоторым (например, Сергею Гандлевскому) кажется, что Ходасевич вырос из Пушкина и был убежденным архаиком. Но немало и тех, кому он кажется абсолютно модернистским поэтом, скрытым новатором. Что в нем от модернизма и что от Золотого века?
Ходасевич опирается на наследие Золотого века во внешних, формальных вещах. Например, в лексике (не всегда), в стремлении к внешней рациональности, логичности (но тут он совпадает с акмеистами). Ну, и стих у него более или менее канонический.
Но по сути он совершенно отвязанный модернист, в большей степени, чем Гумилев или Ахматова. Мир у него остранен, искажен, отчужден, жесток. В этом смысле он ближе всего к экспрессионизму. И внешняя классичность и сдержанность формы только оттеняет это. Об этом еще при жизни Ходасевича и сразу после его смерти писал Набоков.
Нина Берберова писала: «Есть десять имен, без которых — нет русской поэзии. Пусть пять из них (Державин, Жуковский, Пушкин, Лермонтов, Тютчев) будут бесспорны — о других пяти будет вечный спор. Одни назовут Блока и Ахматову, другие — Пастернака и Анненского. Но больше десяти все равно не наберется. Ходасевич сумел стать одиннадцатым». Во-первых, как правильно понимать эти слова? И во-вторых: значение Ходасевича было переосмыслено, он вошел в «десятку»?
Это сказано в то время — и весьма субъективно. Я думаю, что на данный момент есть уже более тридцати «бесспорных» имен. И, конечно, Ходасевич среди них. Кстати, и по тому времени список Берберовой странен. Наличие Жуковского при отсутствии Баратынского, Некрасова, Блока…
Как часто Ходасевич-критик ошибался в оценке современников?
У него были чуткие общие замечания об истории литературы, но его вкус на конкретные тексты был отнюдь не безупречным. Он резко отвергал Пастернака в его лучшие годы и вроде бы признал его, когда тот отказался от «крайностей». Заболоцкий показался ему не то пародистом, не то графоманом. Хлебников — «гениальным идиотом». Мандельштам — не слишком большим поэтом. О Маяковском он вообще писал крайне несправедливо и пристрастно. Но в его полемике с Адамовичем (который вообще был лишен критического чутья, зато его статьи блестяще написаны) я всецело на его стороне.
Насколько достоверно изложенное в «Некрополе»? Составление портретной галереи почивших современников не было для Ходасевича сведением счетов с ними?
Нет, его характеристики глубоки — хотя и односторонни. Что до фактов, то он искажал их меньше, чем большинство мемуаристов, хотя мог ради эффекта что-то присочинить. Например, его последний разговор с Гумилевым был, возможно, не за несколько часов до ареста поэта, а днем раньше.
Правда ли, что Набоков «перешел» на прозу, не выдерживая поэтического соперничества с Ходасевичем? Как они относились друг к другу?
Набоков не переходил на прозу, он продолжал писать и стихи тоже, но, очевидно, его дар в этой области был скромнее, и он шел по стопам современников — прежде всего Ходасевича и Пастернака. Лично Набокова и Ходасевича связывали очень теплые отношения, сперва заочные. Потом они подружились. Много писали друг о друге, выступали вместе. Набоков был одним из немногих людей, с которыми Ходасевич общался в последние годы жизни.
Почему Ходасевич с Берберовой решили жить на вилле Горького в Сорренто? Разве такое соседство никак не противоречило их взглядам на жизнь и вкусу на людей?
Ходасевич и Горький были очень разными людьми, но одно время дружили и вместе издавали журнал «Беседа». Горький высоко ценил Ходасевича как поэта и как собеседника. Не надо забывать, что Ходасевич с Берберовой тогда мыкались по Европе без постоянного жилья и без заработка и не знали еще, собираются ли они возвращаться в Россию. Так что большого выбора не было.
Ходасевич и революция — огромная сложная тема. Давайте хотя бы вскользь ее затронем: чем революция была для Ходасевича, как изменились его представления о ней и что побудило его к эмиграции?
Он сам очень запутывал этот вопрос в мемуарах. Правда в том, что он изначально был на стороне большевиков (хотя и не безоговорочно) и активно с ними сотрудничал. У него была, я бы сказал, романтическая антибуржуазность. В 1919 году он писал своему другу писателю Садовскому: «Я понимаю рабочего, я в состоянии понять дворянина, бездельника милостью Божиею, но рябушинскую сволочь, бездельника милостью собственного хамства, понять не смогу никогда». Отсюда симпатии к революционному экстремизму и даже желание терпеть несвободу.
Но когда начался НЭП и показалось, что этот буржуазный мир возвращается в еще более вульгарных формах, его настроение изменилось. За границу он уехал, впрочем, по личным причинам, сперва не собираясь становиться эмигрантом. А став им, во многом «силою вещей», он быстро перешел на противоположные политические позиции. Хотя продолжал метаться и всерьез думал о возвращении в СССР в самый подходящий момент — в 1937 году. Слава богу, быстро передумал.
Самый желчный и самый умный среди русских поэтов — этими клише зачастую исчерпывается представление о Ходасевиче как о человеке. Он и сам любил подчеркивать эти свои черты, а вот чему-то нежному и уязвимому в себе как будто запрещал проявляться — хотя в некоторых стихах видна его сентиментальность. Каким он был? И как его изменила эмиграция?
«Это я, тот, кто каждым ответом желторотым внушает поэтам отвращение, злобу и страх…» — таким его видели многие. В том числе бывшие друзья — после разрыва. Андрей Белый, тот же Горький. Ходасевич был более или менее духовно трезвым человеком среди пьяных, это раздражает. Особенно если он остер на язык.
Кроме того, он был обидчив, иногда — мстителен. История его вражды с Георгием Ивановым и Адамовичем — это почти фарс, там обе стороны были хороши. Распространяли друг о друге дикие сплетни, небылицы. А потом Ходасевич с Адамовичем шли в одно кафе играть в карты, они оба были заядлые картежники.
Что еще? Ходасевич был склонен к мучительным депрессиям. Он мог очень сильно привязываться к людям. Всю жизнь не мог забыть Муни, Самуила Киссина, лучшего друга юности, даже через двадцать лет после его смерти. Совершенно особая тема — отношения с женщинами, с Анной Гренцион, с Берберовой… Но тут никто никому не судья.
Ходасевич — сноб? И чем в этом смысле он отличается от Бунина или Набокова?
Я не очень понимаю слова «сноб» применительно к писателям. Не хочу обидеть ваше издание, но для меня сноб — тот, кто отоваривается в «Азбуке вкуса» и презирает ходящих в «Пятерочку». В культуре за снобизм часто принимают строгость и определенность (то есть неизбежную ограниченность) вкуса. Это было у всех перечисленных. Презрения к трудовому, обделенному высокой культурой человеку у Ходасевича не было. Но у него были культурные предубеждения.
Например, он не видел в молодом тогда и наивном кинематографе искусства, не чувствовал его. Вообще не готов был признать, что эстетическое может быть растворено в наивном, нелепом, фарсовом. Ну вот помните, как у Пушкина Моцарт хохочет над нелепой игрой уличного скрипача, а серьезного Сальери она шокирует? Ходасевич был серьезен… А с другой стороны, не зря же он коллекционировал графоманские сборники и написал стихи о поэзии «ниже нуля». Все-таки его тянуло и к этому.
Ходасевич сожалел, что родился «не вовремя» и не попал в ряды старших символистов. Но ведь ему повезло жить в гораздо более интересной для культуры эпохе и совершить гораздо более важные для культуры вещи, чем то, что сделали символисты. Он в конечном счете это осознал — или умер с иллюзией своей неактуальности и ненужности?
Он не попал не только в ряды старших, а даже и младших символистов. Младшими символистами ведь называют Блока, Белого. Нет, он не жалел об этом, он довольно жестко и сурово писал о символистском жизнестроительстве. Но что правда — он недооценивал свое поколение. Поколение, но не себя. Себе он знал цену и никакого ощущения «неактуальности и ненужности» у него не было.
Почему Ходасевич в конце 1920-х перестал писать стихи? Природа его молчания — та же, что у Ахматовой и Мандельштама в те же годы, драматично переживающих отсутствие «воздуха» и жизненных перспектив?
У всех поэтов вне зависимости от исторических событий бывают периоды кризиса и молчания, чаще всего почему-то лет в 35–40. У Ходасевича это, наоборот, был период высшего расцвета, а где-то в 42–43 года начался кризис, из которого он уже не вышел. Это не связано ни с какими внешними обстоятельствами. Просто какие-то изгибы внутреннего стихопорождающего механизма. И да, это очень мучительно, если нет другой работы.
Ходасевич написал «Державина», потом начал замечательную книгу о своем детстве, но чего-то испугался и замолчал. Хотел написать биографию Пушкина — и не написал. Из него вышел бы блестящий прозаик non-fiction, но у него, вероятно, просто не было времени и сил, ежедневно надо было для заработка писать в газету.
Для меня стихи Ходасевича — самое злое, принципиальное и беспощадное к себе явление русской литературы. Его этическая позиция очень жесткая, это какое-то абсолютное хладнокровие. Такой взгляд на мир ведет к гибели, вам не кажется? Если да, то как читать Ходасевича без ущерба для себя, какую дистанцию от его текстов стоит выдерживать?
Ходасевича долгое время недооценивали именно из-за жесткого антиромантизма его поэзии. Мне он не кажется гибельным. У Ходасевича есть страшные, очень жестокие к человеку стихи, такие как An Mariechen, но в целом его поэзия далеко не «демонична». Он все-таки вполне гуманистичен. Вспомните «Джона Ботома», «Дактили».
В его мире есть «верх» и «низ», его жесткость и даже его отчаяние взывает к самодисциплине. Чем, кстати, его стихи отличаются от стихов Георгия Иванова, которые я тоже люблю, но Ходасевич как человек и как поэт мне ближе.