«Сноб» публикует фрагмент из остроумного романа, выходящего 20 июня в книжном сервисе Строки и издательстве «Фантом Пресс» в переводе Шаши Мартыновой, живого классика британской литературы.
Рашида взглянула на свой телефон и тихонько произнесла:
— Тебя никогда не тянет просто взять да избавиться от него, а? В смысле, пойти на озеро или на канал или еще куда и просто зашвырнуть в воду? Может, так и стоит сделать. Может, нам стоит сговориться. В смысле, мне иногда муторно думать о том, что я там обнаружу.
Услышав это, Прим почувствовала, как в ней облегчается некое странное бремя. Невесть сколько раз о том же самом думала и она, однако никогда не ощущала в себе сил сказать это.
— Когда ты это почувствовала? — спросила она.
— Не знаю… Не первый год уже так, мне кажется. — Рашида уставилась в пространство, размышляя. — Одно время все было прям плохо. Мне начало падать в почту, чтоб я прослушала голосовое сообщение, и я слушала, а они… ух какие же они стремные были. Я так и не выяснила, кто это. Наверное, какой-нибудь парень из колледжа.
— А ты на них в итоге не пожаловалась или как-то?
— Может, стоило бы. Но я просто перестала те письма открывать. Да и где-то год уже не было ни одного. Хотя некоторое время, знаешь… у меня все внутри сжималось, когда очередное падало в ящик.
— У них нету мобильных телефонов?
— Нет смартфонов. Есть только эти штуки, похожие на кирпичи, и антенны из них торчат. По-моему, никто ни одной эсэмэски не отправил. За все десять сезонов.
— Да ладно? Ну, Крис наверняка знает. Могу у него спросить.
— У отца твоего?
— Я не зову его отцом, — сказала Рашида, садясь и выпрямляясь. — Только Крисом. Но да, у него. Он об этом сериале знает все. Неожиданно, да?
— Ага, довольно-таки. С чего вдруг?
Прежде чем ответить, Рашида на миг задумалась.
— Ну, во-первых у него поразительная память. Очень цепкая. Он, по сути, помнит все, что когда-либо узнал. Но вот насчет «Друзей»… Наверное, это еще с тех пор, как мне было одиннадцать или двенадцать. Родители расстались, и Крис вернулся жить в Британию. Меня отправили сюда к нему на лето, и все было очень неловко. Видимо, с тех пор, как он меня последний раз видел, я из ребенка превратилась в подростка, и мы теперь не понимали толком, как друг с другом обращаться. Ну и в итоге почти все время смотрели вместе «Друзей». И даже теперь, когда едем в машине или еще как-то, а у нас исчерпались темы для разговора — что происходит очень часто, — мы играем в такую игру, соревнуемся, кто лучше помнит тех или иных мелких персонажей, названия серий и всякое такое.
Рашида, похоже, была расположена общаться, а потому Прим решила воспользоваться этим и выяснить о ней побольше.
— А чем ты сейчас тут занимаешься? — спросила она.
— Я на середине магистратуры, — ответила Рашида. — Скоро начнется второй курс.
— В Лондоне?
— Да. Крис решил, что мои горизонты расширятся, если я поживу некоторое время здесь. И это хороший повод слинять от Элспет. Мы только что провели вместе лето, и сложилось оно… не очень. Мы уже много лет толком не ладим. В некотором смысле жаль, что так, потому что она живет довольно-таки идиллически, врать не буду. В провинции штата Нью-Йорк.
— Ты там выросла?
— Да. Я там провела почти всю жизнь. А родилась я в месте под названием Мекеле, это на севере Эфиопии, но ничего с тех пор не помню. Оба мои родителя погибли, когда эритрейцы их бомбили во время войны. Меня отдали в приют, и Крис с Элспет меня удочерили, когда мне было два. Такое в ту пору делали многие добрые американские либералы.
Прим кивнула, но больше на эту тему вопросов не задавала, опасаясь, что они прозвучат глупо и попросту станут поверкой ее невинности, ее неискушенности. Она решила сместить разговор на почву более удобную.
— И где ты в Лондоне сейчас живешь?
— Снимаем вскладчину в Вэнстеде. — Рашида встрепенулась, встала и стала прохаживаться по комнате. Напомнила тем самым, до чего она высокая, до чего ненатужно изящная. — Жилье не очень удобное для учебы и не очень хорошее, и я не очень лажу с людьми, с которыми вместе снимаю, но все равно по какой-то странной причине… по какой-то странной причине оно мне нравится.
Прим вновь подумала о своей студенческой квартире в Ньюкасле, которую практически во всех отношениях едва ли можно было вообразить еще более антисанитарной или неудобной, и в который раз ощутила могучую, затопляющую волну ностальгии по тем временам, которые там провела. Она завидовала Рашиде в том, что ей еще предстоит целый год в университете, а также начала слегка завидовать тем, у кого соседкой была эта броская, харизматичная женщина.
— А что изучаешь? — спросила Прим.
— Предпринимательство и управление.
Ответ оказался разочаровывающим. Не могла Прим себе представить Рашиду облаченной в конторские наряды — или как она сутулится у компьютера, забивая цифры в электронные таблицы.
— Я бы хотела когда-нибудь вести свое дело, — продолжала Рашида. — Ничего громадного — может ресторан-другой, что-то такое. Важно, чтоб оно мне принадлежало. Иначе просто делаешь деньги для кого-то еще, верно? Кому это надо?
К этой точке в разговоре она уже подбрела к письменному столу Прим и с беззастенчивым любопытством вглядывалась в фотокарточки, пришпиленные к стенке над ним.
— Ну в общем. Так я себе это представляла. Может, было бы прикольнее заниматься чем-нибудь типа… не знаю, языка и литературы, но такое образование в итоге довольно-таки бесполезно, тебе не кажется? — Тут она обернулась. — А ты? У тебя что было?
— Язык и литература, — ответила Прим.
— Ой. — Рашида рассмеялась. — Извини.
— Ничего. Ты по-своему вполне права. Вот, пожалуйста, я вернулась домой и понятия не имею, чем заняться в жизни. — Со внезапной паникой она осознала, что Рашида смотрит в ее раскрытую записную книжку. — Ой… слушай… не обращай там внимания, это просто… Даже не знаю, что это.
— «Смерть в домике под тростниковой крышей»? — прочла вслух Рашида. — «Убийства в пляжной хижине»? «Овсяные отравления»? Это все похоже на… названия книг?
— Ага, у меня тут возникла дикая мысль… — Что ж, отчего бы и не выложить все как есть. — …попробовать написать книгу.
Рашида, не успев спохватиться, исторгла короткий смешок.
— Извини… мне кажется, это отличная мысль. Ну, то есть, почему нет? Но… ты вот так собираешься ее назвать?
Вкратце и не без некоторого труда Прим рассказала ей о витрине, которую они с Кристофером видели накануне, и как он познакомил ее с понятием «уютного убийства». Этот устойчивый оборот был Рашиде не знаком, и его потребовалось пояснить.
— Я понимаю, что звучит это несколько цинично — вот так выбирать жанр и писать по рецепту, но… не знаю, я никогда ничего в жизни не сочиняла. Я подумала, что, может, это неплохой способ начать — научиться основам, что ли.
Рашида кивнула.
— Наверное, в этом есть смысл. Но, может, начать с чего-то такого, что тебе самой нравится? В смысле, что ты сама любишь читать?
Почти не задумываясь, Прим ответила:
— Всякую темную академию.
— А что это… если поточнее?
— О, это, ну… романы об университетских студентах-изгоях, у которых складывается крепкая дружба и они втягиваются во всякие тайные общества, убийства и всякое такое.
— И это прям реальная тема?
— Конечно. Ты не читала «Тайную историю»?
Рашида покачала головой.
— Только слышала.
— Потом еще много других появилось, естественно. — Чувствуя, как в ней наклевывается замысел, Прим потянулась к записной книжке, открыла ее на чистой странице и записала два пункта в столбик. Покончив с этим, подняла взгляд и увидела, что Рашида смотрит на нее — кажется, впервые, — с чем-то смутно похожим на интерес. Как ни абсурдно, Прим почувствовала, что польщена.
— Обожаю творческих людей, — сказала Рашида. — Печальный факт: у меня на весь организм ни одной творческой косточки. Откуда оно берется, творчество? Что подталкивает тебя писать?
— Ну слушай, я ничего пока не написала вообще-то…
— Нет, но… откуда берется этот позыв? Это потому что ты хочешь что-то после себя оставить? Своего рода… рывок в бессмертие?
От этой мысли Прим невольно улыбнулась.
— Мне кажется, в наши дни, если хочешь, чтобы тебя запомнили, книга — не метод. — И, поясняя, добавила: — Я возилась тут на днях у отца в библиотеке, и нашелся здоровенный роман, который кто-то написал в 90-е: ты не поверишь, что там разные люди понаписали на обложке — шедевр, будущая классика, чего только не — и знаешь, что? Никто этого мужика больше не помнит. Даже мой отец его не распознал по имени. Был да сплыл. Забыт.
Рашида подошла к сказанному бескомпромиссно.
— Что ж, значит, заслужил, наверное, быть забытым. Господи, я как подумаю о некоторых писателях, кого нас заставляли читать в старших классах. Вот их-то никто читать не стал бы, если б наши учителя нам их не пихали.
— Может, ты и права, — смеясь, сказала Прим, а затем более вдумчиво добавила: — Так или иначе, не думаю, что в творчестве есть что-то особенное. Нет тут никакого волшебного заклинания. Писать может любой. Ты пробовала? Может, как раз тебе стоит попробовать.
Рашида покачала головой.
— Мне никогда не удавалось сочинять истории. Даже в детстве. Всякий раз, когда надо было написать что-то для домашки, я не могла себя заставить. Вечно чувствовалось в этом что-то такое… фальшивое, как по мне. Фальшивое — и какое-то стыдное.
— И что же ты делала в таком случае? Сдавала чистый лист?
— Нет, писать я умела. Я, естественно, могла написать что-то. Но писала в итоге… всякое настоящее. То, что со мной действительно случалось. Просто рассказывала правду о себе.
— Ну, теперь это называется «автофикшн». Очень модно вообще-то.
— Правда? Это тоже реальная тема?
— Конечно. Жанр также известен как «жизненное письмо», «творческие мемуары»… По сути, пишешь о собственной жизни, но не так, что «сперва случилось это, потом случилось то». Берешь ту или иную часть своего опыта и пишешь о ней так, как если б сочиняла роман.
— Хм-м. Может, и тебе имеет смысл попробовать что-то такое. Это куда искренней, по-моему, чем выдумывать какой-то там детектив.
Прим, грызя карандаш, задумалась. Понять, целиком ли всерьез Рашида это говорит или нет, она не могла. Но третью строчку к себе в список добавила все равно, и теперь выбирать ей как начинающему писателю предстояло из трех вариантов:
1. УЮТНОЕ УБИЙСТВО
2. ТЕМНАЯ АКАДЕМИЯ
3. АВТОФИКШН