Прямо сейчас в рамках направления «Винзавод.Эксперимент» в Акцизном зале ЦСИ проходит персональный проект Дины Боровик «Хрущевки тоже попадают в рай». Это первая крупная соло-выставка Дины. Художница рассказала «Снобу» о том, в какой рай однажды попадут хрущевки и почему динозавры станут их соседями.
Дина, мы знакомы без малого два года, и за это время ты стала узнаваема в арт-среде именно по динозаврам. Кажется, сейчас больше никто не использует этот образ как основной. Расскажи, почему именно они?
Динозавры появились в моей практике сначала неосознанно. Я изображала их просто тотально много и не понимала, для чего (смеется). А со временем я поняла, что благодаря их образам я могу говорить о разных волнующих меня темах — о хрупкости, о том, что есть вещи, которые уходят насовсем, и их уже не вернешь. Забавно, что они идеально соединились с хрущевками, которым посвящена моя выставка «Хрущевки тоже попадают в рай». И хрущевки, и динозавры — мои герои исчезновения.
До этой у тебя уже была персональная выставка, но гораздо меньше по масштабу — она ведь длилась всего неделю?
Да, ты правильно помнишь, моя первая выставка была год назад — она называлась «К восходящему солнцу на западе от Эдема» и проходила в Московском союзе художников. Примерно в то же время, что и текущая, кстати, в середине июля. Это был мой первый опыт работы с куратором Алиной Петрухановой. Именно она и помогла мне сформулировать единую идею выставки и объяснить собственный художественный интерес, что я хочу сказать и куда я иду.
И сама выставка стала для меня осознанием того, зачем вообще в моем искусстве динозавры. К тому моменту я уже их делала довольно часто и много, но не представляла в цельном высказывании. А благодаря этой выставке и Алине я увидела, что все это вместе может быть едино, несмотря на разные серии и медиумы — вышивка, живопись, инсталляция, дискометеорит. Потом из яркого была коллективная выставка Inside The Dollhouse, которую курировала Полина Могилина.
Давай вернемся к новой выставке — «Хрущевки тоже попадают в рай». Интуитивно понятно их сходство с динозаврами — это история о вымирании, о прошлом, которое не вернуть. А еще о том, что о прошлом необязательно сожалеть. Какие у тебя отношения с хрущевками? Для тебя это элемент ностальгии?
Честно, я никогда не любила хрущевки. Судьба просто меня с ними свела — видимо, для какого-то интересного настоящего (смеется). Я родилась в однокомнатной хрущевке в Челябинске, и тогда, конечно же, у меня никакой рефлексии не было. Первая квартира, которую мы смогли позволить себе в Москве, тоже была хрущевкой. Уже тогда мы надеялись, что приобретем что-то получше. В итоге трешка, на которую мы сменили двушку, опять оказалась хрущевкой с низкими потолками. И там был очень страшный ремонт! Но мы сделали все для себя, и стало даже хорошо.
Мой художественный интерес к хрущевкам напрямую связан с опытом переездов. В какой-то момент я стала замечать, как в окнах нашего района гаснет свет и больше не загорается. Один за другим сносят эти ненавистные мне хрущевки. Даже сегодня — мы ездили обновлять паспорта мимо двора, в котором жили раньше. А там уже нет соседнего дома, где жили наши друзья. В этом дворе прошла большая часть детства моей дочки, Вероники. Наши друзья переехали, с ними все хорошо. Но сам по себе снос их дома вызывает довольно странное чувство.
Мы тоже планируем через год переезжать — в другой район и, надеюсь, в другой тип жилья. Дом, в котором мы живем прямо сейчас, собираются сносить по программе реновации к 2027 году. А в нашей памяти он «снесен» не будет. На моих глазах исчезает большой пласт коллективной истории. Я даже не подозревала, что у меня вся эта ситуация со сносом домов вызовет такие сильные чувства, которые захочется выразить в искусстве. И я поняла, что хочу высказать какую-то благодарность этим домам, этому периоду нашей жизни.
И ты думаешь, что хрущевки, снесенные по программе реновации, попадут в рай?
Наверное, да. Это какое-то эфемерное пространство памяти, куда попадают те, кто когда-то был с нами. Мы не скучаем по ним, не ностальгируем — было и было. Но это «было» имеет право на фиксацию, как один из культурных слоев, которые, в конечном счете, сделали нас и наши желания, стремления такими, какие они есть сейчас. Выставку «Хрущевки тоже попадают в рай» я задумала еще в январе. А первым объектом, еще до создания в голове цельной концепции, был музыкальный мобиль.
С него все и началось. Прообраз мобиля, который сейчас вошел в экспозицию, я отправляла на open call для выставки «Границы видимости», но он не прошел. А я все равно решила, что обязательно нужно реализовать эту задумку. Идея засела в голове очень плотно, трансформировалась несколько раз. Получился золотистый звуковой мобиль. Я этому очень рада — этот результат нравится мне гораздо больше и визуально, и технически.
А как так получилось, что идея пришла в январе, но открылась ты в июле?
Я хотела докрутить идею и «хотелки» до конца хотя бы в голове. А еще я очень хотела, чтобы именно Кети Богомаз была моим куратором. Помню, очень переживала, что она откажется из-за плотного графика. Несмотря на то, что Кети в тот момент была в отпуске, она приехала специально на вернисаж, и это супербольшое счастье для меня. Кети очень сильно помогла мне в направлении мысли, поддерживала меня. Мы созванивались каждую неделю! Именно Кети помогла мне прописать дедлайны по всем этапам. В ходе совместной работы возникла идея включить в проект ЖЭК-арт и характерные «дворовые артефакты»: лебедей из шин, грибочки из пеньков и тазиков. Мы подготовили проект всего за два месяца.
Я следила в соцсетях за тем, как ты готовилась к выставке и искала материалы на Авито и по знакомым. Расскажи, насколько сложно это было? У меня сложилось впечатление, что весьма непросто.
Да, сложностей с поиском задуманных предметов было очень много. Люди, которые умеют делать лебедей из шин, пропадали, несмотря на договоренности. В общем, эти лебеди оказались такой большой проблемой, что в итоге я сама разбиралась, как их делать (смеется). Нашла в интернете схемы, все замерила, нарисовала трафарет, а рабочие на Винзаводе уже вырезали мне по моему эскизу этих несчастных лебедей из шин. В зале также есть скамейка, и тут я тоже напрягла рабочих Винзавода (смеется). Попросила ее у них в аренду, верну после выставки. Я отреставрировала ее и покрасила в разные цвета, как и положено на старых детских площадках. На ней можно посидеть.
Пенечки для грибов-тазиков я тоже искала очень долго. Только спустя месяц активных поисков я нашла на Авито человека, который привез мне нужные пеньки сам. Вообще, удивительно, как это все дорого. Я даже не задумывалась, что пеньки у нас на вес золота, а доставка практически у всех продавцов стоит раз в десять дороже, чем сами пеньки. А бюджет же ограничен. Но самое интересное случилось уже после — счастливая, я поставила пеньки в Акцизном зале, намекая на то, что вот-вот начнется подготовка к моей выставке. У меня даже мысли не было, что кому-то мои пеньки могут пригодиться! А их, представляешь, стащили.
Ты купила новые?
Нет, они вернулись (смеется). Я была в шоке, в полном расстройстве. Писала во все чаты, бегала по Винзаводу и плакала — верните мне мои пенечки! Спрашивала охранников, но они сказали, что в тот день был сбой в работе камер, так что отследить вора не получится. Выяснили только, что пеньки унесли ночью. Видя мое горе, администратор мастерских Ваня сгенерировал шутливую картинку, как пеньки убегают от грабителя в маске. Мы распечатали ее, а я подписала: «Кто украл пеньки, верните их, пожалуйста, на место». И прикол в том, что на следующее утро пеньки реально вернули. А мои объявления лежали рядом аккуратной стопкой.
В зале я заметила видео, созданное при участии нейросети — очень любопытная вещь, словно фантастические районные новости. Это тоже твоя работа?
Сначала мы думали, что я буду снимать настоящее видео, интервьюировать соседей. Но в итоге мы с Кети решили, что лучше сделать нереальное видео, такое, знаешь, мокьюментари, псевдоинтервью. Тогда-то в игру и вступила нейросеть. Но я делала это видео не сама, а попросила помочь художника Юру Чернышева. Как и в случае с Кети, я волновалась, что у него не будет времени на мой проект, но он согласился. Такого рода видео сгенерировать очень сложно, нужна определенная нейросеть, которая есть только в США. Тогда я подключила еще и сестру, которая живет в Вашингтоне (смеется). Вот такой семейный подряд стоит за созданием видеоарта Юры.
Твой любимый объект — мокьюментари? Или все-таки звуковой мобиль?
На самом деле, все объекты любимые. Я очень давно мечтала написать большую серию крупноформатной живописи, и для меня это было огромным счастьем — взять большой холст и сделать это. Было сложновато уместиться в сроки, потому что живопись быстро не делается. Даже если речь о четырех холстах за два месяца, ведь нужно было делать и другие объекты. Последний холст я дописывала буквально за несколько дней до открытия — надеюсь, никто не вляпался в краску (смеется). Но если говорить о самом-самом любимом… Да, это кинетическая инсталляция, мой поющий мобиль, с которого все началось. Для меня это исполнение мечты, эксперимент, новый медиум. Я еще ни разу не работала с латунью и звуком.
А для меня даже странно, что ты за все это время не работала с металлом — ты ведь занимаешься театральными костюмами, где в ход идет примерно все. Кстати, еще работаешь в этой области? Или пока на паузе из-за активной работы в современном искусстве?
Театр я поставила на паузу где-то в 2023 году. Тогда я выпустила подряд восьмой спектакль за четыре месяца, у меня был такой очень насыщенный график. Потом мне поступило предложение еще новых четырех постановок, и тоже в кратчайшие сроки. Тогда я поняла, что у меня больше нет сил это вывозить, отказалась от нескольких спектаклей наперед, арендовала мастерскую на Третьяковской. Закрылась и начала рисовать динозавров.
Сейчас театр совсем немного присутствует в моей жизни — идут спектакли «Феллини. 8 1/2» и «Обещание на рассвете» в Театре им. Вахтангова. Также я недавно делала костюмы для спектакля «Маршрут перестроен» театрального квартета «Заячий Стон». Мне было очень радостно от свободы в визуальных образах, больше всего мне нравится костюм камня и костюмы Общества запретов.
» />Выходит, прямо сейчас ты идентифицируешь себя как современный художник, а не как театральный.
Знаешь, я всегда мечтала стать большой художницей — училась в Строгановке на монументальной декоративной живописи. Сценографом и художником по костюму я начала работать как-то случайно, еще не закончив Строгановку. Профессионального образования в театральной сфере у меня не было, но театр меня затянул и стал большой частью моей художественной жизни, отодвинув на задний план живописные желания. Сейчас я очень благодарна этому стечению обстоятельств. Та практика, которая была у меня в театре, сильно проявляется в моей сегодняшней художественной работе.
И хотя я сразу училась на художника в Строгановке, мое реальное становление как современной художницы началось именно с поступления в Свободные мастерские и в ИСИ Бакштейна. В этом году я планирую выйти из академического отпуска и закончить второй год обучения. Там я начала погружаться в мир современного искусства — бездонный, бесконечный и бескрайний. Почему-то до поступления в мастерскую Эльдара Ганеева я не думала, что я могу делать все, что угодно — хоть вышивку, хоть мягкие объемные скульптуры… Я могу вообще все. И все мне интересно. Это осознание было для меня таким большим счастьем и свободой, что я, наверное, по сей день радуюсь, когда нахожу какой-то новый способ выразить свою мысль. Я понимаю, что его еще стоит бесконечно изучать. Но я рада, что в первую очередь начала изучать саму себя.
Беседовала Катерина Алабина