Что делать, если на тебя внезапно свалилось слишком много взрослой жизни — а ты еще даже не знаешь, кем хочешь быть, когда вырастешь? История тринадцатилетней Иры, которая пришла к психологу Катерине Мурашовой, потому что ей — и всей ее семье — жизненно необходима помощь.
— Я, наверное, должна теперь чего-то такое сделать… Но что? Не знаю, — сказала девочка, с недоуменным видом пожала узкими плечами и для верности повторила: — Взаправду не знаю.
Девочка выглядела очень обыкновенно. Такой обычный подросток тринадцати лет, или даже скорее не подросток — тинейджер. Что-то такое на толстой платформе внизу, что-то такое на бретельке, сползающей с одного острого плеча, наверху. Посередине — узкая кисть из широкого рукава, с большим телефоном. У телефона здоровенный футляр со стразами и с наклеенной поверх них неумеренно глазастой анимешной физиономией. Зигзагообразная челка у девочки похоже косплеит челку анимешки.
В общем, вроде бы передо мной тот самый персонаж, про которого имеется бесчисленное количество статей, книг и тренингов в интернете от нашей, околопсихологической братии: «Как понять (принять) вашего подростка?» «Как пережить подростковый возраст?» «Гайд для родителей по переходному возрасту»…
Телефон, интернет, вейпы, заброшенная учеба, глупые друзья, неубранная комната… сейчас мы вам все расскажем и научим, и вы уйдете, просветленные…
Черт его знает почему, но лично у меня подчеркнутая «стереотипность» подростка всегда вызывает настороженность и даже тревогу. Почему? Да потому что описанных во всевозможных гайдах «среднестатистических» подростков в природе, как правило, просто не встречается. Подростки предельно демонстративны. Сорок лет назад «обычный» подросток демонстрировал миру скорее свою «рисковость и отвязность» плюс «не троньте мое, а не то пожалеете». Теперь это почти минуло (сама демонстративность при этом, как характеристика статуса, разумеется, никуда не делась), сейчас «обычные подростки» демонстрируют: «Смотрите, я весь из себя такой тонко-уникальный, непонятый и сильно страдающий от психологических проблем». И вот если мне вопреки этой «моде» предъявляют «обыкновенность» в стиле рядовой психологической статьи о подростках… Ну тут я как минимум сразу слегка напрягаюсь…
— Ты сама ко мне пришла или тебя родители прислали? — спросила я девочку.
— Сама-сама. Никто меня не присылал.
— А откуда узнала?
— Мы с мамой и младшим братом у вас были. Он тогда заусенцы отрывал и ногти грыз. Вы ему сказали по вечерам в ванне с водяным пистолетом играть, на свечку смотреть и гайки с желудями в кармане носить. Мне показалось — смешно. Я запомнила.
— Поняла. Рассказывай тогда, что у тебя сейчас происходит, а потом подумаем, что с этим можно сделать.
Девочка вздохнула с некоторым облегчением и послушно рассказала. В тех местах, где надо было плакать, она не плакала, только быстро-быстро несколько раз взмахивала ресницами. А потом коротко взглянула на меня из-под зигзага челки, как будто спрашивая:
— Ну, что скажете?
— А-а-а-а-а… — сказала я и помотала головой.
— Вот и я так думаю, — согласилась она. — Именно — а-а-а-а…
***
Жила семья девочки в общем-то очень хорошо. Мама, папа, двое детей, собака — русский спаниель. Был еще у них мамин дедушка, лежавший в отдельной маленькой комнатке: после инсульта он нуждался в уходе. Но и к уходу этому они тоже приспособились вполне сносно: отец делал то, что физически тяжело, мать — все остальное. Дети, как подросли, были на подхвате. А спаниель спал у дедушки в ногах и бдил, чтобы не подкрались враги — это для дедушки тоже было важно.
Этот дедушка когда-то заменил маме девочки Иры ушедшего из семьи отца и много лет очень ее любил и баловал, да и жили они все в дедушкиной квартире, поэтому женщина решила, что будет ходить за ним до конца, тем более что обстоятельства позволяли.
Дедушка иногда бывал прямо совсем в здравом разуме и хорошей форме — тогда он мог сам одеться, умыться, побриться, побрызгаться одеколоном и, шаркая и держась за стенки, но совершенно самостоятельно выйти на кухню к обеду. За столом рассказывал смешные истории, а после играл с внуками в своей комнате в карты — в дурачки и даже в Кинга, и часто выигрывал. Иногда ситуация ухудшалась сразу по всем фронтам: дедушка переставал вставать и одновременно серьезно проваливался ментально — ему мерещились какие-то убийцы, которые крадутся к нему со шприцами, чтобы сделать ему «укол смерти». Тогда он укрывался с головой одеялом, требовал занавесить окно и выключить свет и не отпускал от себя спаниеля, в котором в одном видел своего неподкупного и бескорыстного защитника. Возможны были и все промежуточные варианты, но семья Иры встречала их неизменно спокойно и действовала во всех случаях слаженно и эффективно. Никто никогда не говорил и не считал, что это — ужас-ужас-ужас. Просто — вот так. Совсем здоровым Ира дедушку и не помнила, потому что инсульт у него случился, когда ей было два с половиной года, а брату — всего три месяца.
И еще у всей этой семьи много лет была мечта — сесть на машину и всем вместе поехать в отпуск на юг, к морю. Не на поезде и не по путевке, а именно вот так, дикарями, с палаткой и спальными мешками — ехать долго, неспешно, останавливаясь во всех местах, которые покажутся интересными. Купаясь в реках и озерах. Готовя еду на костре или обедая в придорожных кафе. Провожая закаты и встречая восходы. Обязательно — все вместе, и обязательно в конце маршрута — теплое море, чтобы дети играли в волнах и ловили бычков и маленьких крабиков. Все эти годы и папа, и мама, и дети, конечно, ездили и в отпуска, и на каникулы, в том числе и к морю. Но — по очереди. Кто-то всегда оставался ухаживать за дедушкой, потому что перевезти его на это время куда-нибудь или нанять незнакомую сиделку было совершенно невозможно, так как он тут же впадал в худшее из своих возможных состояний и на крещендо умолял принести ему его пистолет, чтобы он мог из него застрелиться (в молодости дедушка был военным, так что на самом деле все домочадцы допускали, что пистолет действительно спрятан где-то в старой квартире).
Да в общем, если честно, ритуально мечтать всем вместе было ничуть не хуже, чем собственно ехать — они придумали и подробнейшим образом разработали целых десять прекрасных маршрутов, выбрали и купили самую лучшую палатку с двумя отделениями и прекрасный походный столик с четырьмя удобными стульчиками. Показывали друг другу и серьезнейшим образом обсуждали всякие туристические новинки: самонадувающиеся коврики, фонари на солнечных батареях, двухслойную титановую посуду, которая не обжигает пальцы и ничего практически не весит. Изучали достопримечательности, подсчитывали дни и деньги… Все (включая с какого-то момента и детей) понимали, что вожделенная, вымечтанная семейная поездка может состояться только после дедушкиной смерти… Но никто даже мысленно не торопил события — пусть все идет как идет.
***
Мужчина, отец семьи, умер прямо на работе от обширного инфаркта, сразу после окончания рабочего совещания. Скорая даже не успела приехать. Ему недавно исполнилось 42 года.
Все были ошеломлены. На похоронах почти все друзья начинали говорить и сразу замолкали — не могли собрать в кучку разбегающиеся мысли и чувства.
«А что же дедушка?» — спросите вы. Дедушка, конечно, тоже умер, спустя полтора месяца после похорон зятя. Всю случившуюся трагедию старик понял в полном объеме и оставшееся ему время сидел или лежал на кровати и стенал:
— Как же так?! Ну как же так?!… Ведь это я должен был умереть!
Дети в ответ на это молчали, но их мать однажды не выдержала и сказала — четко и твердо:
— Да. Это ты должен был умереть. А он — остаться.
Спаниель к старости совсем ослеп. Он, шаркая лапами, бродит по квартире, тыкается сухим потрескавшимся носом туда и сюда, никого нигде не находит, неуверенно крутит обрубком хвоста и как будто спрашивает:
— Где все? Что случилось? Куда все подевались?
Иногда старому слепому псу что-то мерещится, и тогда он начинает метаться, рычать и прятаться под кровать.
— Деда косплеит, — усмехается Ира.
А мать просто лежит и смотрит в стену. Ну то есть она ходит на работу и даже иногда какую-то еду детям готовит. Но в основном — лежит. Друзья семьи сначала приходили, пытались говорить, помогать, потом перестали — как тут поможешь? Да и той семьи, которой они были друзья, считай ведь уже и не осталось?
Младший брат Иры недавно сказал: одни умерли, другие рехнулись — зашибись у нас с тобой, Ирка, жизнь пошла…
— Мне классная руководительница сказала: я понимаю, что тебе сейчас очень тяжело, но ты должна сосредоточиться на том, чтобы не съехать по учебе, ведь это твое будущее. Я рассмеялась, а она потом всем рассказала, что я бесчувственная.
— В первую очередь мне нужно, чтобы ко мне пришла твоя мать! — твердо сказала я. — Скажи ей, чтобы немедленно. Видишь, я записываю в журнале…
***
В назначенный час опять пришла Ира.
— Мама отказалась. Она сказала: это бессмысленно. Мужа ей никакой психолог не вернет, а больше ей ничего и не нужно.
***
Я почти пятьдесят лет хожу в походы. Пешие, водные, автомобильные, всякие. Правда, я всегда ездила на север, а не на юг. Но какая разница. Моя довольно близкая молодая родственница (однажды, когда ей было три года, я три километра несла ее по болоту в рюкзаке — у нас был тяжелый волок) теперь работает туринструктором в походах четвертой-пятой категории сложности. Я сказала ей:
— Найди как угодно и где угодно. Вопрос жизни и смерти. Автомобильная группа, чтобы смогли взять двух совершенно нормальных, готовых к любым трудностям подростков, женщину в полном ауте (не опасную) и, возможно, терминальную небольшую собаку. Можно раскидать их всех по машинам. Палатка, спальники и вообще все по оборудованию у них есть. Есть даже машина, если я правильно понимаю ситуацию. Водит женщина или нет — не знаю. Но лучше будем считать, что не водит.
«Найду», — твердо сказала походная железная леди, выросшая из того рюкзачного ребенка.
Мать ехать категорически, с надрывом отказалась: «Неужели ты не понимаешь, насколько мне это не нужно?!»
— Ок, — сказала наученная мною Ира (мы помним — обычный подросток из психологической статьи в интернете). — А нам — нужно. Мы — поедем. Когда еще такой шанс? Нам с братом нужно развеяться, и вообще, пора уже нам по обстоятельствам выходить во взрослую жизнь. В этом походе нам как раз все и покажут. Новые знакомства, экстрим, вейпы, алкоголь, я наконец-то разберусь с сексом и обещаю тебе: постараюсь, чтобы брата не развратили… Кстати, я уже давно (целый месяц) хочу сделать себе татуировку: не забуду отца родного! — думаю, как раз до похода успею…
Я велела Ире играть во всю силу той самой подростковой демонстративности. Женщина — слаба и нестабильна, и потому нюансов не заметит. Должна пойматься: материнский инстинкт кто ж отменит?
Поймалась, конечно. Позвонила тем людям. Потом вместе с детьми сходила на сбор группы (сидела, молчала, но что-то записывала, отрапортовала мне Ира). Оказалось, что женщина много лет водит машину. Им дали сменного водителя, примеряясь к обстоятельствам — самого молчуна из группы. Дети прыгали и собирались, каждый день вспоминая отца: а вот это папа выбирал, а вот это он из командировки привез… Женщина начала плакать, потом тоже вспоминать. Даже спаниель, который уже лежал на своей подстилке, практически не вставая и отказываясь от еды, что-то такое почувствовал и снова начал есть.
Море и горы были гармоничными, как всегда. Им не было никакого дела до нашей быстротечности.
В самый последний день на море мужик-водитель спросил у матери Иры: нормально все?
— Нормально, спасибо, — кивнула женщина.
— Ты ведь тут не первый раз?
— ?
— Девочка твоя моей племяннице рассказала. Вы в мечтах сюда с мужем-то раз десять съездили? Или больше?
— Да все двадцать, наверное, — слабо улыбнулась женщина.
— Повезло твоему мужу, — твердо сказал мужчина. — Хорошая у него жизнь была. И дети у вас хорошие получились.
***
А старый слепой спаниель все-таки успел искупаться в море вместе с молодыми хозяевами и поймать зубами остро пахнущую водорослями и рыбой соленую волну.
Он умер на обратном пути, и его похоронили на высоком речном берегу, под соснами.