Рубрики
На повестке дня

Придворный поэт, палач и воин: что нужно знать о Гаврииле Державине

Поэт, историк литературы Валерий Шубинский — о том, как Гавриил Державин участвовал в госперевороте, подавлял восстание Пугачева и вешал «мужиков-головорезов», и как в его одах переплетается политика и метафизика.

Гавриил Державин
Гавриил Державин

Образ Державина сегодня кажется слишком уж статуарным, для нас это не живой человек, а парадный портрет. А ведь он был настоящим военным разведчиком, лично подавлял мятеж Пугачева, а до этого сам участвовал в госперевороте. Можете рассказать подробнее об этих и других интересных деталях его жизни?

«Участвовал в госперевороте» он девятнадцатилетним рядовым солдатом, в составе полка, вряд ли это даже можно назвать настоящим участием. Военным разведчиком в современном смысле он тоже, конечно, не был. Участие в подавлении Пугачевского восстания принимал уже как офицер. Причем не только сражался, но и сам выносил смертные приговоры (за настоящие злодейства) и придумывал эффектные ритуалы их исполнения. Пушкин в «Истории Пугачевского бунта» цитирует мнение поэта Ивана Дмитриева о том, что Державин повесил этих мужиков-головорезов «из пиитического интереса». Это страшновато звучит. Но время такое было — не сентиментальное. А потом он был чиновником, государственным деятелем. Тоже с неоднозначной репутацией: например, он участвовал в учреждении «черты оседлости» и даже вошел в еврейский фольклор как «злой» русский сановник (а Потемкин — наоборот, как «добрый», благоволящий к евреям). Возражал против Указа о вольных хлебопашцах и других прогрессивных реформ Александра I. В общем, был реакционером. Хотя честным, бескорыстным. Дворец и парк на Фонтанке был им честно заработан — жалование, царские награды. Но мы в любом случае ведь не за государственную деятельность его любим и помним.

Золотой век русской поэзии и классицизм ассоциируются с гармонией, ясностью, стремлениями к некоему идеалу. Насколько творчество Державина вписывается в это представление — и насколько вместе с тем он «темный», герметичный автор?

Державин — это не Золотой век, это раньше. И люди пушкинской эпохи, прежде всего сам Пушкин, относились к его наследию неоднозначно. Потому что с одной стороны — понятно, гений, кто же спорит, а с другой — он казался им немного корявым, неуклюжим, аляповатым, ну, и «темным» иногда. Хотя по меркам XX века он довольно прозрачный поэт, да и в сравнении с некоторыми своими современниками, такими, как Семен Бобров или Гавриил Каменев с его «Громвалом», он вполне «понятен».

Державин — это просто переходная фигура между классицизмом и романтизмом, или его случай все-таки сложнее?

Поскольку русская культура относится к «догоняющим», действительно все сложнее, у нас барокко, рококо, классицизм, преромантизм — все было несколько вперемешку. Поэтому хотя Державин в чем-то классицист, а в чем-то преромантик, у него отчетливо видна еще и барочная традиция — традиция немецкого барокко, как и у Ломоносова, потому что у обоих первым иностранным языком был немецкий. Французский они знали, но хуже (что для следующего поколения было уже невозможно).

Какие его приемы и открытия оказали наибольшее влияние на развитие русской поэзии и как они отозвались в ХХ веке? 

Прежде всего — пластика. Для XIX века она слишком резкая, контрастная, стереоскопическая, а XX веку она как раз впору.

А почему Цветаева называла Мандельштама «молодым Державиным»? Тоже из-за этого?

Цветаева назвала так Мандельштама из-за торжественных нот его ранней поэзии, но у Державина торжественный пафос часто переходит в гротеск, выворачивается наизнанку, и вот это оказалось очень важным для поэзии XX века, для обэриутов, особенно Заболоцкого. Ну и его подход к стиху. Взять «Ласточку» — его, вероятно, лучшее стихотворение. Ведь там же такой смелый и гибкий дольник, каким до XX века никто не пользовался. Друг Державина Василий Капнист попытался переписать это стихотворение «правильным» хореем. Слава Богу, никто этот исправленный вариант не помнит. С другой стороны, Державин дорог XX веку по контрасту: его жизнелюбие и духовная цельность — то, чего поэтам ХХ века, в том числе его биографу Ходасевичу, не хватало в себе и в современной культуре.

Державина заботило то, каким должен быть идеальный человек и гражданин? Насколько всерьез классицисты и поэты Золотого века в принципе были озадачены социальными вопросами, государственностью и общественной моралью?

Конечно, были озабочены. Но здесь большая разница между классицизмом, эпохой Просвещения — и, с другой стороны, Золотым веком русской поэзии, выпавшим на эпоху романтизма. Для Ломоносова, Сумарокова, Державина гражданская добродетель, честность, умение побеждать страсти, преданность долгу — это на первом месте, по крайней мере в теории (на практике это была эпоха эксцентричных самодуров). Потом начинается сентиментализм, Карамзин, и на первый план выходит умение чувствовать, сострадание, социальная филантропия. А для романтиков человеческая личность с ее страстями важна сама по себе, а до государства и общества им, как поэтам, в общем, меньше дела. Хотя они, конечно, взаимодействуют с ними и занимают какую-то сторону — кто-то становится декабристом, кто-то воспитывает престолонаследника.

Владимир Боровиковский, «Портрет поэта Гавриила Романовича Державина», 1795 год
Владимир Боровиковский, «Портрет поэта Гавриила Романовича Державина», 1795 год

Социальные и политические события, по случаю которых Державин писал оды, вредили метафизическому наполнению его поэзии? Что интересного в его текстах мы упускаем из виду, воспринимая Державина преимущественно в качестве «придворного поэта»?

Чтение Державина сегодня надо начинать с его метафизических вещей, таких как «Бог» и «На смерть князя Мещерского». В них видно его отношение к миру: с одной стороны, безнадежность, признание неизбежности поражения и смерти, их стоическое, с открытыми глазами, приятие, с другой — вера в высокое «место человека во вселенной», цитируя Мандельштама, с третьей — страстная любовь ко всем мелочам и частностям мира. И дальше мы видим, что в его одах, связанных с политикой, просто на частном примере проявляется эта картина мира. Возьмите «Водопад» — это стихи о судьбе человека, о его обреченности, и в то же время о Потемкине. «Снигирь» — о Суворове и не только о Суворове.

Тут важно вот еще что. Когда Ломоносов писал оды Елизавете Петровне, он делал это потому, что так было положено, и потому, что это был повод поупражняться в риторике, показать мастерство стиха и образа. А вообще-то его интересовало в общем только то, как будет государством финансироваться Академия Наук и лично его проекты. А Державин сам был профессиональный политик, он понимал, что и о чем пишет. И Екатерину он воспевал как живого человека, с личными чертами. Потому что ему как поэту интереснее всего было именно частное, конкретное, а не идеальное. И когда он писал о государственных делах, он это конкретное хорошо знал.

В чем принципиальное отличие русской оды XVIII века от античных образцов? Какие новые темы и идеи появились в русской оде и благодаря чему?

Античная ода — это в узком смысле хвалебная хоровая песня, а в более широком — вообще лирическое стихотворение. Европейскую оду Нового времени никто хором не пел, конечно. Но это и не всякий лирический текст, а лишь одна из разновидностей.Вообще в эпоху классицизма не было такого понятия, как «стихотворение вообще». Поэт понимал, что он пишет — оду, песню, дружеское послание, сатиру. Ода предусматривала торжественный тон. В Греции в хоровых одах воспевали победителей Олимпийских игр. Понятно, что в XVIII веке были иные темы. Государственные, религиозные, философские. Хотя, скажем Василий Петров, современник и в каком-то смысле соперник Державина, прославился «Одой на карусель» — то есть на торжественный конный выезд. Барков писал «антиоды», воспевая в них секс, пьянство, драки, пародируя сам жанр, но воспроизводя его внешние формы.

А из-за чего ода утратила свою популярность в XIX веке?

Сначала оду вытеснила элегия, потому что важен стал частный человек с его переживаниями. А потом вся система жанров распалась. Больше не было од, элегий, посланий, песен — просто лирические стихи.

Язык авторов державинской эпохи кажется бесконечно далеким и устаревшим, их индивидуальность для непрофессионального читателя не всегда очевидна. Как определить, где у Гавриила Романовича хороший текст, а где — плохой? И как вообще оценивать качество русских стихов, написанных 250 лет назад, если ты не филолог?

Я не думаю, что без элементарной филологической подготовки можно читать даже поэзию XXI века и вообще отличать хороший текст от плохого. И мне не кажется, что Боброва можно спутать с Михаилом Муравьевым или Радищева с Нелединским-Мелецким. Ну то есть можно, конечно, но точно так же неподготовленный читатель не отличит, допустим, Игоря Булатовского от Александра Скидана или Василия Бородина от Полины Барсковой. Язык все время меняется, язык Блока и Пушкина тоже не нынешний, но мы их понимаем. И Державина понимаем. У меня никогда, даже в 13 лет, не было проблем с восприятием поэзии XVIII века. Архаичность языка даже придавала стихам особый шарм