Художница Дишон Юлдаш впервые за три года показала в столичной галерее a-s-t-r-a сольный проект — тотальную инсталляцию «Paranormal Phenomena». В разговоре со «Снобом» она объяснила, почему отказалась от выгодного заказа, закрыла галерею ISSMAG и называет современные города «Диснейлендом для взрослых».
Дишон, предлагаю начать все-таки с выставки — пусть она скоропостижно закончилась, мне бы хотелось ее подсветить. Как минимум потому, что это ваш первый персональный проект за последние 3 года.
Вообще, у меня были персональные проекты до Paranormal Phenomena, конечно же. Но я впервые выставилась в коммерческой галерее — до этого у меня были «персоналки» в некоммерческих, нон-профит проектах, artist-run пространствах. И они не были масштабными с точки зрения продакшена или экспозиционного решения. Последний проект действительно был в 2022 году, в ISSMAG. Мы долго, с 2019 года, сотрудничаем с a-s-t-r-a, но в этом году подписали договор — я стала официальным резидентом галереи. Алина Крюкова предложила открыть сольный проект. Здесь галерея мне предоставила два зала, полностью доверилась. Не было никакого контроля во время подготовки выставки. Получилась немного artist-run выставка (смеется).
Главные герои выставки — химеры-насекомые. Они отражаются в зеркале, безмолвно стоят на подиумах, отпечатаны на льняных полотнах. Это метафора того, как контроль уродует и извращает реальность?
Безусловно, контроль уродует. Но изначальная идея состояла в том, чтобы увидеть форму, в которой могли оказаться все живые существа — в том числе и человек. Город — это искусственная система. Сейчас я живу в Азии, в Бангкоке, и здесь я это особенно считываю, поскольку вижу: природа и фауна сильны и агрессивны, они пытаются отвоевать свою территорию, а человек борется с этим, изгоняя ее из своего идеального порядка существования. И это ощущение небезопасности в системе усилилось, когда ко мне обратилась одна корпорация, которую я не буду называть. Они хотели, чтобы я создала скульптуры для интеграции в общественные пространства.
Согласие на сотрудничество с корпорацией, создающей системы наблюдения, — это словно оказаться между Сциллой и Харибдой: между государством и корпоративной властью, каждая из которых обладает ресурсами и мотивацией формировать, перенаправлять и эксплуатировать.
Наше сотрудничество не состоялось. Зато в голове осталась прорастать мысль о том, что за нами постоянно наблюдают — даже когда мы этого не осознаем. Наш разум затуманен комфортными условиями. Сейчас я ненадолго приехала в Москву и чувствую, насколько город идеален и удобен для жизни. Но насколько это на самом деле безопасно для жителя, если блага ему доступны только при условии соблюдения тех или иных правил? Мы сами не замечаем, как платим за комфорт свободой. И где тогда искать чувство безопасности, если его нет ни в мире, окутанном агрессией и империалистическими идеями, ни даже внутри концепции, придуманной специально для нашего комфорта? Все это будто бы один большой обман, призванный отвести общество от других глобальных проблем, которых мы не замечаем из-за манипуляций СМИ и информационной повестки.
Любопытна и форма скульптур. Лишь отчасти в них угадываются пчелы и шершни, но в совокупности эти насекомые — будто киборги, застрявшие в текстурах городских видеокамер. Их форма сильно отличается от природной — не потому ли, что в борьбе за первенство техногенность выигрывает у естественности?
Контроль и системность стирают подлинное «я» человека, превращая его в объект алгоритмической интерпретации. В городах системы видеонаблюдения действуют как непрерывный механизм надзора: цифровая инфраструктура не просто фиксирует, но и перекодирует реальность по собственным правилам. Даже природа, существовавшая задолго до человека, — насекомые, растения — оказывается втянутой в этот процесс стандартизации. В эпоху искусственного интеллекта вера в органическую целостность и автономность живого постепенно заменяется доверием к искусственно созданным системам.
Я думаю о теле как о поле экспериментов — и биологических, и социальных. Меня волнует, как человек пытается исправить себя, обезболить, отредактировать в угоду системе, но при этом теряет связь с самой возможностью быть живым — несовершенным, ощущающим, органичным. И на примере видоизмененных насекомых я показываю, что и человек сам стал аномалией в собственном мире. В мире, где стандарты устанавливаются технологией и алгоритмами, любое проявление неуправляемого тела становится паранормальным. Они — как слепки эмоциональных состояний, которые мы стесняемся или подавляем: тревога, страх, изоляция, внутренняя мутация.
И мои скульптуры — это архетипы грядущей биологии. Не мутанты и не монстры, а логичный результат взаимодействия: биомеханика, синтетические гены, ресурсы из недр. Их тела напоминают хитиновую броню насекомых, но собраны из геометрических ячеек, фракталов, резиноподобных текстур. Как будто сама Земля, перегруженная алюминием и смолами, начинает рождать новую фауну — фауну техногенного будущего. Эти объекты не претендуют на «естественную красоту». Они — призраки новой симбиотики, в которой человек стал не частью природы, а ее самовольно назначенным владельцем и архитектором. Их появление — художественный отклик на синтетическую биологию.
Тезис о том, что нужно соблюдать правила, чтобы не оказаться в стороне от городских благ, мне напомнил буквально про Рай и Ад. Если ты не грешишь, то остаешься в благости и не знаешь бед. Так получается?
Все так. Когда-то город был действительно безопасным местом, гнездом общины. Но сегодня это лагерь со множеством удовольствий и развлечений, которыми легко соблазниться. Система заставляет человека подстроиться под нее и положить жизнь на обслуживание навязанных норм. А за периметром человеку должно быть по умолчанию некомфортно, ведь там, за забором, нет того, на что его уже подсадили. Это довольно опасно, ведь таким образом мы превращаемся в жителей тюрьмы в виде Диснейленда для взрослых.
Paranormal Phenomena я мыслю как инсталляцию, встроенную в логику симуляций — систему внутри системы, дополнительный слой контроля, который одновременно маскирует и обнажает. Здесь материал важен как носитель памяти: алюминий фиксирует холод техногенного, ткань сохраняет тепло телесного, печать — след прикосновения. Но в этой среде вектор взгляда перенаправляется внутрь — от наблюдения внешней системой к самонаблюдению. Сознание зрителя превращается в последний автономный ландшафт, единственную зону, где не действуют камеры и алгоритмы, и где встреча с самим собой становится актом сопротивления.
Сложно было привыкать к тайскому Диснейленду после российского?
Пожалуй, мне в Азии жить намного легче и проще. Ну да, здесь нет десятка сервисов доставки. Но мне важнее, что здесь нет сильного разрыва между слоями общества, который присутствует в Москве. Конечно, в Бангкоке есть много шопинг-моллов, но на самом деле это больше для туристов. Любой человек любого социального статуса может поесть лапшу за $1 — бедный и богатый, курьер и предприниматель будут стоять у вагончика рядом, может, даже сядут за одним столиком и будут наслаждаться этой лапшой совершенно одинаково.
На выставке я не увидела ни одного керамического объекта, хотя, насколько мне известно, вы долгое время работали именно с ней.
Дело в том, что на протяжении двух лет я полностью реализовала все свои идеи относительно материалов, с которыми работала, — в частности, с керамикой. И с ней я не работаю с 2022 года. Впрочем, я и не керамист, я относилась к этому материалу хаотично — лепила, обжигала. Мне важно создавать формы, чешую, добиваться некой нервозности и дрожания объекта. В керамике невозможно довести до идеала эту идею. В результате все это я нашла в металле, и сейчас работаю с литьем алюминия. Алюминий — довольно мягкий, пластичный материал. Именно с ним мне и удается достичь интересующих меня форм.
Мы уже упомянули в диалоге ISSMAG, и я знаю, что это ваше собственное пространство. Но я бывала в нем только один раз — в 2023 году, на выставке «Цвет тела» художницы Evabardo. И приглашение мне пришло не от вас, а от BIZAR, чьей резиденткой она и является.
Да, это полностью некоммерческий проект. Я понимаю, о чем вы, многие жаловались, что не могут попасть на выставки (смеется). Но на самом деле у нас никогда не было и нет пресс-службы, директора, системы рассылки. Просто в самом начале, с момента открытия в 2014 и, наверное, до 2017 года, у нас сформировалась своя публика. И нам было достаточно этого коммьюнити из художников, критиков, кураторов и коллекционеров. Выставками мы делились в социальных сетях. Кто видел — тот и приходил.
На сегодняшний день у ISSMAG происходит некая трансформация. Честно говоря, я закрыла его, поскольку переехала в Азию. ISSMAG всегда был плотно связан со мной лично, с моим участием в нем, зависим от меня и моих финансов. А сейчас у меня нет такого большого количества средств и времени, чтобы развивать два проекта. Я могу развивать ISSMAG только там, где я нахожусь.
Помню, когда пришла на «Цвет тела», девушка-админ сказала мне, что вы — кореянка и ведете ISSMAG из Южной Кореи. Вот такой вот инсайт!
Вот это да! Нет, я не из Южной Кореи, это точно (смеется). Я метиска — так называли детей смешанных браков. По линии матери — татары из Казани, по линии отца — узбеки из Ферганской долины. Для каждой из сторон я всегда оставалась чужой. Сегодня, живя между Бангкоком и Москвой, в постоянных перемещениях и путешествиях, я постепенно обретаю собственное понимание себя. Эта текучая идентичность, собранная из фрагментов культур и пространств, находит отражение в моих работах, передавая вибрацию внутреннего поиска и ощущения дома там, где нет границ.
Беседовала Катерина Алабина