15 лет назад вышел второй альбом «макулатуры» — «девять рассказов». Автор «Сноба» Егор Спесивцев взял два больших интервью у бессменных участников группы Константина Сперанского и Евгения Алёхина.
2010 год — где ты, чем занимаешься?
Для меня это время дикой неустроенности.
В 2009 году у меня была долгая завязка, как раз тогда писались альбомы «о, человек» и «детский психиатр». Я пытался найти нормальную работу, но ничего не получалось, отовсюду увольнялся. В ноябре я уволился с последнего места работы (это был Topshop Topman) и пустился в куражи: ездил то в Петербург, то в Москву, постоянно брал деньги в долг… Короче, по тем меркам совсем глубоко ушел в минус.
В конце 2009 мне предложили работать в клубе «Танцы» в Петербурге. Я согласился, должен был уже выходить туда, но мне стало страшно, что придется каждый день пить и держать лицо. Боялся, что уйду в запой, поэтому уехал в Кемерово. Устроил себе завязочку. Помотался немного, и через некоторое время меня друг Марат позвал работать установщиком дверей. Потом я сдуру снова всё испортил, и вот где-то в этот момент начал сочинять «девять рассказов».
Какой трек с альбома появился первым?
Мне кажется, все началось с песен «г. москва» и «газданов». У меня даже были к ним готовы какие-то минуса, я их сам собрал из сэмплов. «г. москва» родился из инцидента, когда у Кости девушку задержали в магазине, она якобы продукты воровала, а у меня примерно тогда же возникла интрижка с модной бабой, из которой получился трек «газданов». И надо сказать, что мы довольно быстро сочинили тексты.
Костя сейчас преуменьшает свое участие, но он тогда достаточно быстро подключался. Доходило даже до того, что он мне звонил по телефону и читал свои тексты, когда у меня не было выхода в интернет. С «детским психиатром» всё намного дольше происходило: у Кости тогда, по-моему, не было ощущения, что мы делаем что-то. Возможно, помогли пара небольших концертов, которые мы успели дать.
Какими были концерты «макулатуры» тогда?
Выступали мы, мягко говоря, не очень. Особенно Костя. Где-то в 2012 хуже выступать стал я, потому что очень много пил, но в 2009–2010 годах слабым звеном ещё был Костя. Он никогда не мог до конца выучить тексты, сбивался. В принципе, нормальная практика для начинающей группы. Но в «девяти рассказах» он уже нормально раскачивал. И как раз тогда я приехал в Казань к друзьям, появился Кирилл Маевский — теперь он важный человек в издательстве Ad Marginem, а тогда очень помог нам с «девятью рассказами».
Костя отрёкся почти от всех своих текстов с этого альбома, потому что они все или «сопляческие», или какие-то очень политические — непонятно, почему.
Мне кажется, у него тогда постоянно были открыты какие-то вкладки в браузере, и вместо того чтобы посидеть и подумать, о чём он говорит, он заполнял пустоты вот этой ******. Как раз поэтому и получилось интересно: я как бы отвечал за чувства, а Костя добавлял привязок к современности. Я этим всегда брезговал, а у него в юные годы наоборот была необходимость сопоставления себя со всем, что есть вокруг. Ну и нормально. Хорошо, что добавлял. Благодаря этим его строчкам кто-то до сих пор считает, что это «музыка юного протеста» или как там это обычно называли.
Его даже позвали на круглый стол в «Афишу».
Это интересный момент, потому что звали-то на самом деле меня, но я был в свадебном загуле. Я тогда первый раз женился, и мне Горбачёв* пишет: «Придешь на круглый стол?». Я говорю: «Ты чё? Это же всё какие-то люди из телевизора». Он объясняет: «Нет! Вы поговорите о политической обстановке в стране!». От меня это были настолько далекие темы, что я Косте сказал: «Ты же у нас журналист. Сходи, сделай вид» (смеётся). И он сходил, сделал. Потом ещё удивлялся, говорил: «А этот Noize MC* оказался достаточно интеллигентным парнем! Я этого не ожидал».
Пойдем по треклисту: песня «альбатрос».
Мне до сих пор она нравится. Костя её потом немного усовершенствовал, поменял там Мишеля Гондри на Марка Уолберга. Если правильно помню, этот текст писался последним, когда уже все остальные были готовы. Он появился из одной костиной фразы, которую он в графе «о себе» написал на каком-то самодельном сайте, куда мы выкладывали свои старые рассказы. По-моему, он специально неграмотно написал:
«Ни о чём не мечтаю. Только ********* мента и достатка». Я его спрашивал: «То есть ********* достаток? Или тебе не хватает достатка?». Из-за того, как это странно было сформулировано, мне эта фраза очень запала в голову, и я сделал из неё припев. Скинул его Косте, написал: «Сочини чё-нибудь на тему этого припева. Пусть хотя бы один куплет у тебя будет первый». И это действительно чуть ли не единственный его куплет на альбоме, который стоит первым. По-моему, получилось прикольно.
Ты в своём куплете описываешь, как пользуешься военным билетом вместо паспорта — это правда так было?
Да, я какое-то время жил без паспорта. Потерял его у друга, а потом не смог найти. На работу не мог устроиться из-за этого же. Из города в город я ездил по военному билету, который у меня, к счастью, был. Так и родилась песня. По музыке она мне кажется самой внятно сыгранной, потому что там нет этой ужасной трубы, довольно простые партии. Ещё Михаил Енотов в этом треке сыграл на гитаре.
Маевский должен был в Казани дописать гитару, но, видимо, забил и уверял, что песня и так крутая, а там был только голый бас. И я его уговаривал: «Нужно нежности добавить. А то чё это за кал?» В итоге мы, когда сводили с Суперборисом, позвали в гости Михаила Енотова. Он записал две хорошие дорожки — «грязную» и чистую.
Костя сказал, что было какое-то более «грязное» демо, которое звучало лучше, но он не был вовлечён в работу над музыкой, и вы все треки «вычистили».
А это типа чисто получилось, что ли? (смеётся). Костя просто не в контексте был.
Там действительно была другая демка, но она звучала очень странно. И мы очень долго её готовили. Маевский тогда был 18-летним парнем, играл сразу в нескольких группах и к сведению «рассказов» относился на отвали. Я знал, что чувак, который делал первое сведение, даже после гречки не моет за собой кастрюлю. Семён, которого мы привлекли, был талантливый музыкант, но когда дело доходило до бесплатной ответственности за чужой материал, можно понять, что… Ту демку, о которой говорит Костя, мы одну ждали месяц. Если бы мы все их собирали так, как эту первую, то девять демок мы бы получили через девять месяцев. Или никогда.
У нас просто не было возможности столько ждать. Я тогда жил в Щёлково, а Суперборис — на Загорянской, это две соседние станции в Подмосковье, но работа над альбомом всё равно отнимала кучу времени. Я приезжал к нему, и мы целыми днями сидели над каждой песней, пытались научиться сводить. На самом деле, лучше, чем этот альбом звучит сейчас, он просто не мог звучать. Там играть умел только барабанщик. Ну, Маевский ещё на басу играл на том уровне, которого нам было достаточно. Но с трубой и скрипкой происходил полный кошмар.
В итоговом варианте звучит хорошо.
Мы просто брали нормальные кусочки и пытались сделать так, чтобы этот узор г****** выглядел как нечто осмысленное. Только так мы и смогли собрать альбом. Если бы мы шли по пути, о котором Костя сокрушается, альбома бы просто не было.
Пойдём дальше: «газданов».
Мне кажется, это первая песня, с которой у людей стало появляться подозрение, что Костя не просто присутствует в «макулатуре», а ещё и наделён талантом поэта (смеётся). Его куплет здесь значительно интереснее, чем у меня. Конечно, я не в восторге ни от его текста, ни от своего, но он свой куплет докрутил получше. Может, повлияло, что его девчонка пыталась покончить с собой, всё кровью залила. Его так прошибло тогда, что он в итоге написал этот куплет. Да и по мне баба тогда неплохо проехалась, тоже дала нужную эмоцию.
На «газданове» у вас ритмически довольно разные тексты.
Да, мой текст задумывался под другой ритм, но Костя тогда не слушал музыку, когда писал. Я ему говорил: «Послушай демку и напиши строки нужной длины». В итоге у меня всё короткие, а он настрочил длинные. Пришлось переделать песню, сделать её помедленнее, сменить ритм. Костя со своим куплетом хорошо влетает, потому что мы под него и переделывали всё, а у меня пространство оставалось.
Надо было, наверное, какими-то словами-паразитами свой куплет заполнить (смеётся). Но по этой песне всё равно дико тащились все. Как сейчас орут «нейт диаз», тогда орали «газданов». Она прямо всех зацепила. Но тут дело ещё, конечно, в отличном проигрыше Маевского, когда там бас подрагивает между куплетами: он как бы готовит нас к любовной трагедии, потом «бах!» — и получаем, что хотели.
Начало твоего куплета в «газданове» для меня — наверное, главный момент «девяти рассказов». У меня в памяти эта строчка чаще всего всплывает.
«Прыгая через турникеты, чувствую, как старею»? Она ничего, да. Чувствуется уже какая-то здоровая ирония, чего никогда не мог расслышать бедный Александр Горбачёв*. Он постоянно писал про «звериную серьёзность» группы «макулатура». А я думал: «Какая, *****, звериная серьёзность? Чувак в 24 года пишет о том, как он стареет, прыгая через турникеты». Мы в итоге решили, что он просто дегенерат.
Песня «никто». Ты там пишешь, что «уже старше, чем Достоевский Фёдор Михалыч, в день, когда его в шутку почти расстреляли». Но ему же было 27.
(смеётся) Да? Может, у меня неправильная инфа была. Да, слушай, я думал, что ему тогда было 24 года. Википедией я в ту пору ещё не пользовался, цитировал по памяти. Не было у меня своего фактчекера (смеётся). Я слышал, что у Николая Редькина аж два фактчекера. У меня ни одного не было, поэтому я в 25 был «уже старше…».
Следующий трек: «г. москва».
В этой песне тоже есть какая-то магия.
У Кости в то время была любимая цитата, которую он прочитал в каком-то интервью Леоса Каракса. Куплю я, например, какие-нибудь джинсы (или похищу), спрашиваю его: «Как тебе?». Он отвечает: «Хорошие джинсы. Пожалуй, лучшие в мире». Или, скажем, гречка заветрилась, и Костя сразу говорил: «Пожалуй, худшая в мире гречка!».
Я у него спрашивал, зачем он это повторяет, и он объяснял, что прочитал такую цитату Леоса Каракса. Каракс тогда сказал, что Москва — это «пожалуй, худший в мире город» или что-то вроде. И как-то вокруг этой шутки мы стали искать поводы для нелюбви к Москве. У меня ещё была навязчивая идея сделать трек с очень явным сторителлингом в духе группы «Кровосток», только чтобы это слушалось как эмо галимое. Опять-таки, Горбачёву* не понять, что невозможно без иронии орать о том, что тебе надоело платить за метро (смеётся). Я не настолько больной человек, чтобы мне это реально приносило страдания. Могу платить, могу не платить (смеётся).
Просто герой столкнулся с экзистенциальным поражением от ощущения, что «город **** его в рот» каждый раз, когда ему приходится эту унизительную процедуру проходить — расставаться с деньгами, чтобы куда-то ехать. Вообще, конечно, слабая песня, слабые тексты, но тема хорошая. За то её и любим.
Почему за твоим героем на этом альбоме так часто приходят «менты»? Я догадываюсь, что они просто олицетворяют паранойю, но тем не менее.
Что касается «ментов», это у меня в детстве случилась психологическая травма: милиционер так хорошо меня пнул в пах, что я аж пролетел несколько километров (смеётся). В Кемерове в моём отрочестве довольно свободно продавали лёгкий алкоголь подросткам. Если тебе 14, но выглядишь ты на 15, без проблем могли продать. Тогда были какие-то дешёвые бары, в которых нам ссанину наливали, и мы могли там посидеть. А потом мы узнали, что ещё дешевле ходить на бесплатные матчи.
Начали ходить на хоккей. До того как наша команда «Энергия» перешла в более высокую лигу, вход был бесплатный. Мы брали в магазине «сиську» пива, приходили, пили его, и никого это не напрягало. А мне ещё нравилось кричалки кричать всякие, и одному менту это не понравилось. Он меня попросил выйти, я сказал, что не выйду, нагрубил в ответ — и он мне навалял. А потом, когда я переехал в столицу, меня часто стали останавливать, потому что я был похож на наркомана.
Больше не похож?
Сейчас, к счастью, такого не происходит, хотя мне кажется, что я до сих пор похож на наркомана. Просто мне уже сорок лет, а торчки обычно столько не живут, поэтому меня останавливать перестали. Последние лет пять я стал невидим. Но в те годы меня «принимали» постоянно, потому что я не мог это повышенное внимание нормально терпеть. Постоянно грубое что-то отвечал, меня за это закрывали. Из-за этого я опаздывал на какие-то встречи. В Питере вообще любили шмонать, и я в ответ сразу же начинал бычить. У меня было чувство, что это не менты, а какой-то злой рок, который надо мной навис. Часто себе представлял, как в один день не выдержу, харкну в лицо стражу или пну его в ответ, и меня на пару лет прикроют. Песня «зощенко» хорошо эту тему раскрывает: что страх есть, и он тебя ещё настигнет.
Вопрос от Кости: «Что не так с Зощенко? Нормальный же писатель».
Да я сто раз ему объяснял, он просто уже забыл. Писатель действительно хороший, просто у него есть один рассказ, который мне кажется достаточно слабым, и его как раз включили в школьную программу. Называется «Золотые слова».
О чём там?
Дети сидят за столом — их до этого отругали и запретили встревать в разговоры между взрослыми. Главный герой, мальчик, греет масло над чаем гостя. У него это неудачно получается, масло падает в чай, но поскольку ему запретили разговаривать, он не может гостю рассказать, что произошло. Гость пьёт этот чай с маслом и сокрушается: «Что же с моим чаем такое?». Потом все разбираются в этом казусе, и отец объясняет мальчику, что он всё понял слишком буквально, а нужно было башкой думать. И вот эти слова типа «золотые». Мне показалось, что то, как этот рассказ написан, выворачивает смысл того, о чём он написан.
Я недавно читал «Сказку об огне и изгнании» Петера Надаша про государство, где нельзя говорить ничего внятного, и поэтому приходится всегда смотреть не на собеседника, а в другую сторону. Но не дай Бог кто-то поймёт, что ты смотришь именно в другую сторону. Поэтому тебе всё время нужно держать две противоположные идеи, чтобы не дай Бог не дать намёк на то, что твоё враньё намекает на какую-то правду. И этот рассказ Зощенко похожее впечатление производил, хотя цель там была другая.
«Нормального» Зощенко я тогда ещё не читал. Спустя несколько лет после «девяти рассказов» начал почитывать его рассказы и думал: «А что я до него докопался?». Но тогда причина была. В любом случае, там просто ритмический рисунок был подходящий: «Пиши как Зощенко / Или за щёку / Тебе напихает общество».
На самом деле, это лишённые смысла строки: я просто, как и Зощенко, написал неудачный текст. Зато мой куплет сможет понять даже читатель Зощенко (как я его себе тогда представлял), потому что он своему содержанию соответствует.
Все припевы на альбоме хитовые — тебе это важно было?
Да, у меня в пору «девяти рассказов» была идея сделать нашу музыку более-менее доступной. Я чувствовал, что должен стать более популярным артистом, чем обычный чувак, который ничего не умеет. Мне казалось, что я должен быть как Генри Роллинз: тоже ничего не уметь, но всегда это делать, и чтобы люди меня знали.
К истории из своего куплета с «зощенко» ты потом возвращался в «проклятии». Чтобы качественнее её «отработать» — или по какой-то другой причине?
Это сколько лет прошло, получается? Десять? Да, у меня же там тема довольно личная, автобиографическая, а в «зощенко» я её смешал с какими-то стрёмными приёмами, мне стыдно уже было такое петь. Но я и с «проклятием» выступать не стал, всего пару раз его исполняли. Хотелось, наверное, сделать что-то посерьёзнее из этой истории, но всё равно не получилось. Потом я ещё раз попробовал в повести «Луноход-1», и вот там уже эту свою детскую трагедию закрыл. В «зощенко» она как-то неправильно сложилась, хотя в рамках альбома, наверное, неплохо звучала.
И костин куплет в «зощенко» мне нравится. У меня есть друзья, которые говорят, что он там какую-то срань сочинил, но мне так не кажется, он хорошо сделал. Если вам такие куплеты не нравятся, давайте тогда фильмы Финчера не будем смотреть.
Сколько вы потратили на запись «девяти рассказов»?
Естественно, играли все бесплатно, сводили тоже. Но нужно было, например, кого-то привезти или съездить в Казань и там на что-то жить. Эти деньги приходилось брать в долг. Наверное, пара средних зарплат у нас на это ушла. Первый концерт, который мы организовали в клубе Double Bourbon, был убыточным: мы с организатором скинулись, чтобы привезти всех музыкантов, и ушли в минус на 7 тысяч рублей (то есть каждый на 3500). В день я тогда зарабатывал, может быть, 1400. То есть три рабочих дня понадобилось, чтобы отбить тот концерт. Зато потом, когда мы презентовали «девять рассказов» в клубе «Танцы», он уже был в плюс, и даже народа было много.
Хотя презентация была ужаснейшая: все так напились, что просто орали какую-то невнятицу. При нынешних законах это был бы наш последний концерт. Потом ещё была «Среда Горбачёва», где и «макулатура» выступала, и «ночные грузчики». Туда тоже человек 200 пришло. Ну, или 170. Где-то после этого у нас стали появляться бабки, которые уже можно было тратить на репетиции. Нормально дело пошло. Но это всё благодаря Маевскому, он просто хороший организатор. Я бы в жизни не стал этим заниматься, а он вот стал.
Конечно, организовано всё было через жопу, зато мы начали ездить в туры. Нам даже платили за это какие-то небольшие деньги. Тогда это ощущалось так, что, грубо говоря, три дня работы пропустил, а по деньгам одинаково, ещё и погулял где-то.
Костя сказал, что сейчас бы так ездить по городам не решился.
Тогда Костя без проблем всё это проходил. Я помню, что он подшучивал над Зораном Питичем, нашим клавишником и писателем. Он тогда везде ходил с такой сумкой на поясе, в которой хранились все документы. Костя как-то спрятал эту сумку под футболку и походкой Зорана Питича ходил вокруг, пока Зоран её искал. Костя тогда радовался этому розыгрышу, как ребёнок. Мы ещё тогда дали Косте погоняло «сноб тупой качок». Было весело. У Кости я как раз никаких проблем тогда не видел. Он, конечно, любитель мещанского быта, но ему при этом, по-моему, нравится чувство, когда всё само делается. Меня это в первые годы наоборот выводило из себя.
Я же ещё пил гораздо больше. У меня вечно было похмелье. Вечером ты сидишь с людьми подвыпивший, и тебе хорошо: разговариваешь, общаешься. А с утра какие-то переезды, везде ещё надо эту веганскую еду искать. Всё время бесишься. И очень хочется одному остаться. Я помню, что больше всех психовал, но это было из-за моего запойного алкоголизма. Другие просто не были такие запойные, их ломало меньше. Мне хотелось сразу же накатить, а приходилось ждать вечера каждый раз. И я себя очень странно вёл: мог выйти и начать бить дерево. Или ложку куда-нибудь выкинуть. Организатору однажды предложил г**** поесть. Постоянно были такие истории.
Вернёмся к альбому: «жжизнь».
Песня своего времени. Ну, Гришковец ещё жив-здоров, слава богу. Сияет над небосклоном. И звучание у трека такое смешное, хитовое. А так — было и было. Сейчас я уже не понимаю, зачем нужно было делать целую песню, чтобы поиздеваться над человеком. Сказать: «Гришковец — пошляк с огромным самомнением»? А кто этого не знает? Ну, кроме него. В Кемерове точно все знают.
Я просто тогда услышал фрагмент про слово «любовь», увидел, что люди восторгаются этими моноспектаклями, и мне это несколько лет покоя не давало. Хотя, на самом деле, какая разница? Я теперь стараюсь никого не диссить. Только если в моменте. Выбесил тебя человек — скажи сразу что-нибудь и забудь. А если ты как-то художественно выстраиваешь всю эту историю, значит, сам такой же.
Меня в этом треке больше забавляла всегда строчка про Диму Билана.
(смеётся) Вот тоже, кстати, зачем я пнул бедного? Я потом ещё и узнал, что у Басты была такая же рифма. И про Губина там тоже было. Но Губин как раз всегда уважение у меня вызывал. Что-то в нём есть такое. На тот момент он ещё не сошёл с ума, просто был где-то в забвении. «Такой тоски я не помню с эпохи Андрея Губина» — это я как раз пытался его противопоставить тому, что было. Но зачем шифровать в эту тупую песню все эти сложные моменты? Не очень понятно. Вообще, песня существует и западает в душу, по-моему, только благодаря клавишной мелодии Зорана Питича. Там ещё есть такой прикол: если вслушаться в песню, то можно заметить, что мы кое-где забыли скопировать пару его клавишных партий. В начале песня идёт мощно, а в конце, где должно быть ещё круче, какая-то каша начинается. Но никто не заметил.
Про «кафку» многое понятно из «Рутины» — давай сразу к «никто».
Сильная песня, как мне кажется. И это панк-звучание с ускорением в припеве, по-моему, непохоже вообще ни на одну песню из тех, что тогда выходили. Хотя я русскую музыку тогда не слушал (смеётся). Я думаю, что за сочетание отчаяния и иронии люди должны любить эту песню. Даже уверен, что на Яндекс.Музыке у неё стоит молния, потому что это показательный такой трек (пауза). Нет, не стоит.
Это всё из-за строчек про «гомосексуалистов»*.
Сейчас с этой темой осторожнее надо быть. У меня права на некоторые книги лежат в издательстве «Городец», и они всё грозятся что-то переиздать. Пару недель назад мне редакторша скидывала правки для новой версии, и там приходилось, например, менять в одной повести «гомосек*» на «педофил» (смеётся). В контексте там по смыслу похоже было. И редакторша мне объясняла, что раньше можно было говорить «гомосек*», потому что это в негативной коннотации, но сейчас лучше убирать уже.
Как раз подходим к треку «*****».
Интересно, как это писалось. Это был наш первый концерт в Нижнем Новгороде, и второй концерт вообще: первый был в «Танцах», потом в Нижнем, а оттуда мы сразу поехали в Казань. Само выступление было очень скомканным, потому что автобус поздно приехал, мы перед концертом стали есть и пить одновременно. Оказалось, что только что поевшим тяжело петь. Мы об этом не знали, так что выступили плохо. Людей ещё было очень мало. Зато на следующий день приятно погуляли по городу.
Я тогда грустил ещё, помастурбировать не мог нормально, потому что болело сердце из-за бабы, которая меня бросила. На этом фоне в один присест написал свой куплет вместе с припевом в каком-то нижегородском буфете. Не сказать, что это яркая песня, зато с ней связаны хорошие воспоминания. У Кости на этом треке, по-моему, просто отписка: я даже не помню, о чём там вообще. «Феликс Эдмундович Сталин…». Как будто он просто нагромоздил первое, что пришло в голову. Ну и ладно, в общем.
«справку» Костя пожелал уничтожить.
А мне нравится. Нормальная песня для концертов. И вот здесь, кстати, партия трубы задорная. Я помню, что с ней круто было выступать, так что никаких претензий у меня нет. Текст, наверное, простоват, но он немного лучше общего потока песенных текстов того времени, которые можно было услышать. Опять же, наверное. Русскую музыку я не слушал. Но я недавно, например, переслушивал The Argument, альбом Fugazi: если взять тексты оттуда и сложить в одну «колбасу», получится что-то примерно такое. То есть, по крайней мере, тексты получались в духе того, что я сам тогда слушал.
Последний вопрос, точнее два. Какой трек с «девяти рассказов» спустя время кажется лучшим, а какой ты бы с радостью уничтожил и не вспоминал никогда?
«альбатрос» — нормальный трек. Ничего делать с ментом мне уже не хочется, правда. Да и тогда не хотелось. Я хотел только этот параноидальный образ уничтожить, который меня преследовал. Наверное, «альбатрос» я бы уже не стал петь. Староват я для этого дерьма. А вот песню «никто» спел бы. С тем героем у меня до сих пор нет никаких различий. Я сейчас значительно более обеспечен, у меня целых четыре фотоаппарата, но состояние похмельной подвешенности ощущается точно так же. Видимо, чтобы почувствовать почву под ногами, нужно семь фотоаппаратов.
«никто» — это просто песня на вырост. Теперь-то ты реально старше Достоевского, когда его почти расстреляли.
(смеётся) Да, теперь точно старше. А выкинуть… «жжизнь», конечно. Зачем она нужна? Но вообще альбом можно и целиком послушать. Если кто-то из наших трёх читателей вдруг вдохновится и переслушает, «жжизнь» слушать не возбраняется.
*Горбачев Александр Витальевич признан Минюстом РФ иностранным агентом.
*Алексеев Иван Александрович «Noize MC» признан Минюстом РФ иностранным агентом.
*Международное движение ЛГБТ признано экстремистским и запрещено на территории Российской ФедерацииБеседовал Егор Спесивцев