Как мать-одиночка с двумя трудными детьми смогла выстоять и обрести надежду. История, которой Клавдия поделилась с психологом Катериной Мурашовой.
С первого взгляда я обратила внимание на её косынку. Она была бледно-салатового цвета и повязана на голове узлом назад, как у комсомолок на картинах художника Дейнеки.
Лет женщине было какое-то неопределённое количество. Морщин на лице почти не заметно, щёки румяные, толстые ноги в кроссовках, а из-под косынки почти кокетливо выбивается седоватый локон. Зато руки с короткими ногтями прямо какие-то очень… я мысленно поискала в богатствах русского языка и довольно быстро нашла там малоупотребительное нынче, но предельно верное в данном случае слово — «изработанные».
«Может, пришла говорить о внуках, а может, и о позднем ребёнке», — подумала я и решила ничего напрямую не спрашивать, просто подождать.
Назвалась женщина Клавдией.
— Я у вас прямо всё-всё читаю, — сообщила она мне. — И по компьютеру лекции слушаю. Много лет уже.
Я кивнула, не зная, что, собственно, на это сказать. Вероятно, это вводная фраза: мы, мол, с вами уже давно в заочном контакте. Нормально.
— Младшенький у меня в том месяце женился.
— Отлично, поздравляю.
— Невестка-то ребёночка ждёт, к осени уже народится.
Сын Клавдии женился «по залёту»? И сразу всё пошло наперекосяк? Пришла посоветоваться, как её молодым наладить отношения?
— Ребёнок — это хорошо.
— А уж как я-то рада! Девочка у нас будет. Я сыну сразу сказала: если хоть когда, хоть пальцем её тронешь, я тебя вот этими своими руками сразу и убью…
А почему, собственно, её сын должен бить… кого? Жену? Ещё не рождённого ребёнка?! Час от часу не легче. Разговор у нас получался какой-то странный.
— Клавдия, а вы сейчас-то ко мне — с чем?
— Я вам давно хотела рассказать. Но сомневалась ещё. А вот теперь, когда он уже женился и внученька скоро — решилась. Вдруг кому другому мой опыт поможет. Я сама — словами так себе владею, хотя и читала книжки всегда, а вы же — другое дело!
Так. Оказывается, Клавдия с картины Дейнеки пришла вовсе не жаловаться на жизнь и просить совета, а решила поделиться со мной каким-то своим позитивным опытом, который, с её точки зрения, может оказаться полезен другим… кому?.. ну, вероятно, другим родителям? Остаётся не совсем понятной её угроза убить недавно женившегося младшего сына… но, вероятно, она сейчас сама мне всё расскажет?
— Я слушаю вас, Клавдия.
***
Клавдия вышла замуж по меркам её круга поздно — в 29 лет, но зато — по любви. Муж был моложе её на два года. Они работали, ходили в кино и мечтали об аккуратном коттеджике с верандой и фонариками, отражающимися в пруду — в деревне в Лужском районе, там, где у мужа в домике-развалюшке жила старенькая бабушка, и где он сам когда-то каждый год проводил счастливые летние каникулы.
Ребёнка супруги особо не хотели (им и так было хорошо), но оба понимали, что — надо. Родился Виталик. И сразу — и родился плохо, с осложнениями, и потом всё пошло не так. Ребёнок вовремя не держит головку, не переворачивается, не фиксирует взгляд, не берёт игрушку. Задержка сначала физического, а потом и психического развития.
— Так он что, теперь навсегда идиотом, что ли, будет? — спросил муж.
— А я откуда знаю! — пожала плечами Клавдия.
— Так давай его тогда сдадим куда-нибудь? — предложил муж. — Другого родим, или ну его вообще. Поживём для себя.
— Сам себя сдай куда-нибудь, урод, — ответила женщина. Материнский инстинкт у неё проснулся в полном объёме, и Виталик в любом своём качестве уже был для неё свой — тёплый, живой, родной.
Муж помыкался возле них ещё пару лет и тихо, без скандалов и объяснений, слился. Алименты, пусть небольшие (он много работал на сдельных работах), но платил исправно. Сына не навещал, судьбой его и Клавдии не интересовался, вскоре женился ещё раз и, видимо, вытеснил из памяти свой первый брак как пробный и неудачный.
Клавдия поднимала Виталика одна. Работала на самых разных работах — в основном уборщицей, но встречалась и всякая экзотика. Например, один раз они с Виталиком четыре месяца жили в коттедже под Выборгом, где вместе со сторожем кормили и ухаживали за тремя алабаями в уличном вольере и за пятью лысыми котами в специально отапливаемой комнате. В самом начале коты жутко исцарапали Виталика, а вот с алабаями он, наоборот, легко нашёл общий язык и даже однажды переночевал в одной из их будок (алабаи жутко рычали, охраняя уснувшего ребёнка, и мать со сторожем просто не решались войти в вольер).
Всякие занятия, которые предлагали для развития отстающего Виталика, Клавдия пробовала, но они не шли мальчику на пользу — он на них как будто просто дремал. Все преподаватели говорили в один голос: я не могу до него достучаться. «Плохо стучите», — думала Клавдия. Сама она, не имея никакого педагогического образования, сформулировала происходящее с сыном так: «до него просто почему-то всё туго доходит. Надо трясти!» — «Трясла» она Виталика ежедневно, по несколько часов. С перерывами на отдых для обоих. Иногда «трясти» — это было прямо буквально — и тогда Клавдия и вправду трясла, тащила, поднимала, заставляла, орала, требовала встать, сесть, залезть, спрыгнуть, сделать то или это. Иногда «трясла» фигурально, когда речь шла о чём-нибудь приблизительно интеллектуальном — застегнуть пуговицу, завязать шнурки, нарисовать кружок, вдеть нитку в иголку, постирать носки, пожарить котлеты.
Виталик пошёл в школу для детей с ЗПР. Через месяц учительница сказала: «Он у нас, наверное, единственный в школе, кто может шнурки завязать. Как вы этого добились?»
Клавдия с гордостью перечислила, что ещё может Виталик, и на День учителя преподнесла педагогу сшитую сыном подушечку для иголок (в своей личной программе развития Виталика Клавдия ориентировалась на воспоминания о кружке «Умелые руки», который сама посещала в детстве). Немолодая учительница молча и с чувством пожала женщине руку.
Тут Клавдия задумалась о смысле жизни. Замуж она больше не собиралась — никакого хорошего отца для вот такого Виталика она вообразить себе не могла. Но хотелось же чего-нибудь ещё…
На этот момент она уже читала и слушала всякий научпоп по психологии. И однажды подумала: а не взять ли мне ещё ребёнка?
В соответствующем месте сформулировала чётко: мне нужен такой, который с ЗПР. Потому что я это уже знаю и умею.
Через год в маленькой семье появился Валерик.
Валерику было три с половиной года. Его отец был неизвестен, а мать недавно погибла от передоза наркотиков. Была старая бабушка, которая сначала забрала его к себе, а потом с ним не справилась и вернула обратно. Валерик почти не говорил, но очень много орал и всё крушил.
Через месяц Виталик (который вообще-то очень хотел «братика») спросил:
— Мама, а почему он орёт? И нам это зачем?
Клавдия расплакалась от умиления: это был первый раз в жизни, когда её сын задал причинно-следственный вопрос (лекции и статьи по психологии убедили Клавдию, что это очень важный рубеж в развитии ребёнка).
— Это нам такое испытание, — сказала Клавдия сыну. — Пройдём его, и всё у нас будет хорошо.
Испытание всё не заканчивалось. Заканчивались деньги — потому что работать и одновременно ухаживать за Валериком у Клавдии не получалось. Иногда было — прямо впроголодь. Виталик страдал без вкусняшек — он очень любил покушать и всегда имел лишний вес. Валерик ел всё, иногда несъедобное.
И ещё была странность: почти неговорящий ребёнок, когда Клавдия ему отказывала или приближалась к нему с чем-то, в чём он подозревал нехорошее: мыть голову, одеваться, стричь ногти и т. д. — орал благим матом:
— Ты мне — никто! Ты мне — никто!
Откуда он взял эту фразу, что она значила в его мозгах и в его картине мира — Клавдия не могла понять сама, и никто не мог ей объяснить.
Сейчас Клавдия говорит, что это был прям совсем жутковатый период: пару лет она параллельно «трясла» обоих мальчишек: старшего — с побуждением, а младшего — чтобы наоборот — хоть ненадолго заткнулся.
Кстати, именно Виталик придумал самый эффективный способ гасить аффекты брата — он просто молча падал на него сверху, придавливая своим уже весьма тяжёлым телом, и прикрывал руками свою голову от ударов. Валерик бился под ним пару минут — и потом затихал.
Про учёбу старшего Клавдия не беспокоилась совсем. Она сразу объяснила Виталику:
— Твоя там задача — научиться прилично читать, писать и считать. Понимать самому и что прочитал, и что написал, и что сосчитал. Всё. Больше нам в твоём случае от школы ничего не надо.
Тренировала сына в чтении и понимании на сопроводительных листках к многочисленным лекарствам, которые прописывали Валерику. Виталик читал их с лупой, а потом с наслаждением матери пересказывал, что с Валериком от приёма этих лекарств может случиться.
Так прошла ещё пара лет с некоторыми улучшениями (Валерик научился говорить простыми предложениями, есть ложкой, одеваться самостоятельно, не ломать мебель и почти не драться во время своих истерик, постепенно привык к коррекционному детскому саду, хотя в группу его по-прежнему каждый день приходилось затаскивать насильно). Всё время было ощущение постоянного напряга и сражения — неизвестно с кем и неизвестно за что.
И вдруг однажды (ничего не предвещало — говорит Клавдия), когда женщина мыла посуду, щуплый Валерик подошёл вплотную к её ноге и спросил, глядя снизу вверх:
— Ты мне — кто?
Клавдия могучим усилием воли погасила собственный аффект и ответила твёрдо и почти равнодушно:
— Я — твоя мама.
Валерик тут же отошёл от неё и скованной походкой двинулся в сторону делавшего уроки старшего брата. Клавдия с ужасом поняла, что ни о чём не успевает предупредить Виталика.
— А ты мне — кто? — спросил Валерик, внимательно оглядывая толстого флегматичного мальчика, сидящего за столом.
— Я — твой брат, — спокойно ответил Виталик и добавил: — Не мешай. Видишь, я уроки делаю.
И с этого момента что-то изменилось — говорит Клавдия. Изменилось не в характере и поступках мальчика — Валерик по-прежнему оставался ребёнком с задержкой развития, а по характеру «оторви да выбрось». Изменилось в самой атмосфере в семье.
Шли годы. Помимо «читать, писать, считать и понимать, о чём это» и всяких бытовых дел (их выполнение не обсуждалось, правила общежития были очень простыми, и абсолютно все блага, включая еду, выдавались только после их неукоснительного выполнения), Клавдия поставила перед своими сыновьями ещё две задачи.
— Хотите прожить жизнь приблизительно счастливыми и часто довольными — собой и другими? — спросила она для начала.
Оба мальчишки согласно кивнули: конечно, хотим.
— Тогда… Вы должны научиться нравиться людям — я вам объясню и покажу, что для этого надо. Вы должны научиться честно зарабатывать деньги — это единственный ваш шанс на нормальную жизнь.
— А как зарабатывать деньги — покажешь? — тут же спросил быстрее соображающий Валерик.
— Конечно, покажу! — обрадовалась инициативе Клавдия (её родной Виталик с рождения был инициативности почти полностью лишён).
С тех пор Валерик два-три раза в неделю ходил с матерью на её работу и там в охотку мыл полы и прочее — парадоксально быстро, но очень некачественно. Клавдия делилась с Валериком секретами мастерства и деньгами. Щедрый Валерик покупал сласти не только себе, но и брату.
Виталик тяжело завидовал, переживал, вздыхал, но на работу не просился. Пришлось однажды Клавдии самой проявить инициативу (нужно было убрать большую квартиру после ремонта): мне тяжело, пойдёшь со мной таскать мусор. Потом Клавдия работала уже с Виталиком, а Валерик быстро откололся от них и с 12 лет пристроился раздавать стикеры у метро и в магазинах.
Способы нравиться людям оба мальчишки усвоили хорошо (выслушивай, интересуйся, благодари, говори комплименты и пр. — ничего необычного), но Виталик применял всё механистично и неукоснительно, а Валерик — часто забывал или злился.
Дальше был острый момент, когда рано созревший Валерик «подсадил» тормозного старшего брата на самую грязную порнографию. Сам Валерик побежал дальше в обычную жизнь (с 14 лет у него уже были романы с девушками), а Виталик (он к тому времени с согласия матери уже оставил школу и работал — продавцом в отделе лакокрасочной продукции) — завяз.
— Мама, я понимаю, что это плохо, — говорил он Клавдии. — Я хочу с живыми девушками. Но я их боюсь. И не знаю — как. Разве я так смогу?
— Понимаешь, порнография — это же всё не жизнь, а кино, — сказала тогда сыну Клавдия. — Ну вот как в компьютере или в телевизоре фильмы про суперменов, только там про них и хорошее есть кино, а здесь — только дерьмовое. Но в жизни всё — вообще не так. Ни суперменов, ни вот этого — в жизни не бывает от слова совсем. Валерик, мерзавец ты эдакий, или сюда и подтверди!
— Да, мам! — с готовностью откликнулся младший. — В жизни, брат, всё это ваще не так! Там с девчонками скорей как мама говорит — слушать, уговаривать, комплименты, вот это всё…
— Прости меня, мама, — грустно повинился Виталик.
Тогда Клавдия решила, что Виталика надо женить. У неё из-за многочисленных работ был обширный круг знакомств. Первая попытка была неудачной. Глуповатая кудрявая дочка продавщицы после знакомства сказала, что Виталик для неё — слишком толстый. Зато со второй попытки — неожиданно попали. Молодые люди (девушка тоже училась в коррекционной школе, а сейчас работала визажистом) друг другу сразу понравились, у них нашлись общие воспоминания, имелась общая «тормознутость» и оказалось похожее чувство юмора (они вместе смеялись чему-то, что окружающие не понимали).
Сейчас у Виталика уже пятилетняя дочка, в которой он души не чает. И для домика, о котором Клавдия в молодости мечтала, молодые люди купили землю и залили фундамент. Теперь всей семьёй (включая Клавдию и свекровь) копят деньги на сруб, крышу и отделку.
Валерик на выходе из подростковости чуть не попал в криминал — распространение наркотиков. Пришлось свозить его к родной бабушке (всё это время Клавдия поддерживала с ней связь и даже отчитывалась об успехах Валерика) — та в очень красочных подробностях рассказала внуку о судьбе и смерти его биологической матери, показала фотографии. Валерика проняло, он испугался. Валерик не очень умен, но он любит жизнь, не хочет её терять.
Теперь он работает нормальным курьером, в отличие от многих любит ездить по ночам, зарабатывает более чем достаточно. И вот — встретил наконец нормальную девушку…
— Всё поняла в вашем рассказе, — кивнула я Клавдии. — Хорошая история получилась. Но при чём тут битьё-то? Валерик и во взрослом возрасте остался агрессивным? Вы опасаетесь за невестку?
— Да нет же! — Клавдия досадливо махнула рукой. — Невестку он на руках носит. И не в нём тут вообще дело! Во мне!
— В вас?!
— Ну да… — Клавдия потупилась. — Понимаете, я его в детстве била… ну, когда уж совсем доставал. И знаете — оно помогало как-то. И ему, и мне — мы оба успокаивались и дальше жили. А потом (Валерику уже лет девять было) я однажды вашу лекцию послушала, и решила: ну нельзя же так, больше не буду. А он как раз чайник наш расплавил или ещё что-то такое… Говорю ему: не буду тебя бить. Вот мне без чайника плохо, в кастрюле воду кипятить, и денег нет, вот и живи с этим дальше, мерзавец. И ушла спать. Ночью он меня будит: мам, а мам, давай ты меня всё-таки за чайник побьёшь? Я заснуть не могу. — Я ему говорю: вот, иди и мучайся, думай над своим поведением! — тогда он вылез босой зимой на балкон и начал там песню орать — в три часа ночи! Тут уже Виталик проснулся, вскочил — и мы с ним вдвоём так его отлупасили! Добился-таки своего. Лёг и уснул сразу как убитый.
А в лекциях же (это уже не в ваших) всегда говорят: если ребёнка в детстве били, то у него будет психологическая травма, и он сам может… Понимаете теперь, почему я его предупреждаю?
— Теперь понимаю, — засмеялась я.
И пообещала Клавдии рассказать её историю читателям. Вдруг и вправду кому пригодится…