24 июля в книжном сервисе Строки вышел роман Дж. Кортни Салливан о мрачных тайнах викторианского особняка, вошедший в список клуба Риз Уизерспун. «Сноб» публикует фрагмент.

Женевьева поднялась по лестнице, включила свет в коридоре наверху и заметила трещину на недавно покрашенной стене у входа в спальню Бенджамина. Трещина была глубокая и кривая, длиной сантиметров пятнадцать. Снова подтвердились подозрения, возникшие у нее в первые недели после переезда: что, несмотря на все усилия, такой старый дом невозможно одолеть. Всякий раз, когда мигало электричество и текли краны, Женевьева понимала, как глупо было полагать иначе.
Пол сказал бы, что она слишком драматизирует, но, если задуматься, дом — чужеродный объект, вторгающийся в естественную среду. Природа всегда будет пытаться заявить о своем превосходстве и вернуть ей принадлежащее. Об этом свидетельствует ассортимент любого хозяйственного магазина: целые полки уставлены ядами, мышеловками и инструментами для борьбы с природой, чье место заняли дома.
Даже после того, как Женевьева установила французский дренаж, который обошелся в копеечку, в подвале продолжала скапливаться вода. Высыхая, она оставляла после себя минеральные отложения, похожие на белый мех. На потолке комнаты Женевьевы появилось коричневое пятно, мягкое, как родничок младенца: она потрогала его и испугалась. По ночам в стенах чердака кто-то скребся — в службе по борьбе с вредителями сказали, что это, скорее всего, белки. Однажды вечером они с Бенджамином разгружали пакеты из машины, и в паре шагов от них упало несколько кирпичей, отвалившихся от недавно отремонтированной печной трубы. А еще ей часто казалось, будто пол на кухне шевелится; она присматривалась и замечала полчища муравьев, накинувшихся на хлебную крошку.
По субботам из Бостона приезжали гости, сидели во дворике и любовались закатом или потягивали коктейли за мраморным кухонным островком. Лишь в эти дни дом казался таким, каким она его изначально представляла. Все поражались его красоте и проделанной работе по благоустройству.
Пол любил показывать гостям фотографии «до» и «после». О том, что было «между», он умалчивал. О месяцах бесконечных ссор из-за дороговизны кухонного фартука, шкафов, полов из натурального дерева. О дилемме, срывать ли антикварные обои в спальне или ввязываться в сложный процесс их реставрации. Женевьева всегда выступала за более дорогой вариант: ей казалось, что чем дороже, тем качественнее. Она четко знала, чего хочет, но все равно советовалась с мужем по любому вопросу, не всегда доверяя собственным суждениям. Пол же мог точно сказать, что ему не нравится, но чаще всего не умел выразить свои предпочтения.
За последний год Женевьева не раз ложилась спать, не пожелав супругу спокойной ночи. Она молча злилась на него за то, что его совсем не интересовало обустройство семейного летнего дома. А ведь этот дом должен был символизировать все, ради чего Пол так много работал, и компенсировать его постоянное отсутствие все эти годы, пока он строил бизнес. Женевьева надеялась: здесь они смогут наверстать упущенное, восстановить утерянный контакт. Но муж даже не мог оторваться от телефона и выбрать между ярко-желтыми или классическими бежевыми подушками для садовых кресел; о каком восстановлении контакта могла идти речь?
Гостям она об этом, естественно, не говорила.
«Только умоляю, никаких сцен при наших друзьях», — предупреждал Пол, когда звонили в дверь.
«Не будет сцен», — обещала Женевьева. Хотя «наши друзья» на самом деле не были ее друзьями. Это были друзья Пола по колледжу, приходившие с женами. Его клиенты и коллеги. Случайные люди, с которыми Пол познакомился на поле для гольфа.
Она провела рукой по трещине в стене. Женевьева несколько недель выбирала цвет и наконец остановилась на светлом оттенке серого. Он назывался «тень». В каждой комнате она переживала момент истины, когда краска высыхала и проявляла свой настоящий цвет. Только тогда Женевьева понимала, правильно ли выбрала тон. Мятный в гостевой ванной оказался ужасным. Настолько ужасным, что через неделю Женевьева перекрасила стены в белый. А вот результат в коридоре наверху ей понравился. Но что делать с трещиной? Теперь маляр сможет приехать и заделать ее лишь через несколько недель, а то и месяцев; сама Женевьева не решится это сделать. Она внесла этот пункт в список всего, что успело сломаться и испортиться после реставрации и теперь нуждалось в повторном ремонте. Женевьева догадывалась, что этот список станет бесконечным.
Маленькая комната сына находилась за потайной дверью: закрытая створка полностью сливалась со стеной. Не было ни кромки, ни дверной ручки. В доме было еще несколько спален, более просторных, но Бенджамин выбрал эту. «Ему понравился уют, — подумала Женевьева. — И то, что комната такая необычная».
Сейчас она слышала его сладкий голосок. Бальзам для ее ушей.
Женевьева глубоко вздохнула.
— И что она сказала? — кажется, спросил Бенджамин, а через секунду захихикал.
Женевьева оставила его в комнате полчаса назад, осторожно встав с узкой кровати и стараясь его не разбудить. Бенджамин не умел засыпать без нее. Пол говорил, что она его балует и четырехлетний мальчик уже должен укладываться самостоятельно.
«Да какая разница, кто что должен, — думала Женевьева. — Кому это вредит?» Через несколько лет Бенджамин уже не захочет с ней разговаривать, а уж спать рядом и подавно. Часто она тоже засыпала возле него и просыпалась на рассвете с включенным светом.
Но сегодня сын уснул, и Женевьева вдруг ощутила необыкновенный прилив сил. Завтра должны были прийти уборщицы, и ей предстояло прибраться до их прихода, чтобы не столкнуться с их молчаливым осуждением, когда они войдут в игровую и увидят, какой там бардак, или наткнутся на гору немытой посуды в раковине.
Уборщицы переговаривались на португальском и смеялись. Женевьеве казалось, они смеются над ней.
По-английски говорила только их начальница Кэти.
— Какой большой дом для вас с сыном, — сказала она, когда они только познакомились.
— Нас трое, еще мой муж, — ответила Женевьева. — Он приезжает на выходные.
Кэти скривилась; Женевьева не поняла почему. Жалела ее, что ли? Или осуждала?
«Кому какая разница», — говорил Пол. Он был прав. Ее всегда слишком заботило, что подумают окружающие.
Бенджамин ворковал в своей комнате так тихо, что Женевьева не разбирала отдельных слов.
Обычно, когда бы ни случилось сыну проснуться одному, он начинал бегать по дому и звать маму, пока не находил внизу, перед телевизором, или в ее комнате. Но чтобы он вот так проснулся ночью и спокойно болтал сам с собой — такого еще не бывало.
Женевьева где-то читала, что матери тоскуют по детям, вспоминая, какими те были раньше. Невозможно предугадать, когда в последний раз поменяешь подгузник, будешь укачивать малыша на руках или переносить его в другую комнату. Лишь когда все это остается в прошлом, начинаешь тосковать по той, предыдущей версии ребенка. Бывает, что утром он выходит к завтраку уже другим, не тем, кому ты вчера желала спокойной ночи.
Женевьева тихонько приоткрыла дверь. Не хотела, чтобы Бенджамин ее заметил, но сын резко повернулся.
— Мама. Ты меня испугала.
Он смотрел в окно, где простиралось черное небо и черный океан с золотыми бликами.
— С кем ты разговаривал? — спросила Женевьева. Она пошутила и думала, что в ответ сын засмеется.
Но Бенджамин, кажется, растерялся. Посмотрел на Женевьеву, потом в окно и сказал, будто это очевидно:
— С ней. — И, помолчав, добавил: — Она уже несколько дней ко мне приходит. Болтает без умолку. И не дает уснуть.
Женевьева не знала, что ответить, и, к своему удивлению, спросила:
— А как она выглядит?
Бенджамин указал на окно:
— Да вот же она.
Он словно хотел сказать: «Сама посмотри». Потом до него дошло, что Женевьева ничего не видит.
Тогда Бенджамин закричал.
Как он кричал! Женевьева никогда этого не забудет.
Она полчаса пыталась его успокоить и добилась успеха, лишь пообещав, что даст ему стакан шоколадного молока и уложит внизу на диване с включенным телевизором.
Женевьева села рядом и погладила сына по голове.
— Там была девочка, — сказал он.
— Я тебе верю, — ответила Женевьева и, когда произнесла эти слова, поняла, что это действительно так.
Сама она тоже кое-что замечала, но предпочитала игнорировать. Однажды Женевьева закрывала окно от дождя и готова была поклясться, что почувствовала, как его опустили чьи-то руки. В доме постоянно мигало электричество: в гостиной, в комнате Бенджамина, но только в его присутствии. Не странно ли это? А может, она теперь додумывала то, чего не было?
Но ей точно не привиделись стеклянные шарики, которые необъяснимо попадались повсюду в доме. Мутные стеклянные кругляши — синие, красные и зеленые, игрушка из прошлого. Бенджамину и детям его поколения такие уже не дарили. Один она нашла на белом кафеле в ванной, когда вышла из душа. Другой — на ковре под обеденным столом. Четыре или пять лежали в ряд под шкафчиком для телевизора. Пол сказал, что этому может быть единственное объяснение: шарики были там еще до них. Старый дом, неровные полы; когда-то шарики закатились под мебель и иногда просто выкатывались обратно.