В 2026 году в Екатеринбурге отпразднуют 40-летие клуба. «Сноб» поговорил с его самым юным участником на момент основания Максом Ильиным — автором первых мемуаров об СРК «Глядя на дым», лидером рок-группы «Собаки Качалова». К юбилею клуба Макс готовит два альбома, один из которых планирует издать на виниле.
Как и когда ты попал в рок-клуб?
В СССР первой половины 1980-х рок-среда была закрытым пространством, попасть туда мог далеко не каждый. Да и не каждый хотел. Фактически я оказался в рок-клубе года за полтора до того, как он был официально открыт. Меня пригласили гитаристом в свердловскую подпольную рок-группу «Метро». Пригласили «дядьки» — им было уже лет по 25. А меня к тому времени перестала удовлетворять игра во всяких ДКшных ВИА.
Так лет в 16 я попал в среду, ставшую впоследствии Свердловским рок-клубом. Как участник «Метро» я был на так называемом «Учредительном собрании», оно прошло летом 1985 года в здании Областного управления культуры на улице Первомайская. Там присутствовали все рок-музыканты города, желавшие играть авторскую музыку, а не каверы на свадьбах или официоз в ДК.
Зачем нужно было «состоять» в рок-клубе?
В то время музыкант не мог прийти, например, в Дом культуры, желая провести концерт своего ансамбля. Ну, точнее, прийти-то было можно, но выступить — нереально. Хочешь выступать — принеси письменное разрешение из управления культуры. А для проведения такого концерта надо было подать заявку с указанием названия коллектива, при какой организации коллектив базируется. К заявке прилагались списки: состав музыкантов (все должны быть работниками одного предприятия), репертуар с указанием авторства музыки и слов и распечатанные тексты песен. Основная проблема была с «литовкой» — цензурой текстов.
Свердловские чиновники, отвечающие за эту «литовку», были бескомпромиссны. Считалось: если текст опубликован в советской печати, то он уже залитован. У группы «Метро» в репертуаре была песня на опубликованный текст бельгийского поэта-коммуниста Мориса Карема, но не знавшее об этой публикации Свердловское управление культуры отказало в «литовке» даже ему.
Другими словами, пройти этот бюрократический путь рок-коллективу сходу было фактически невозможно. Создание рок-клуба как любительского объединения музыкантов должно было помочь легализовать и ускорить процесс.
Участник клуба мог ходить на все мероприятия: например, на первом фестивале Свердловского рок-клуба, прошедшем 20–22 июня 1986 года, не было ни одного случайного горожанина, в зале находились только музыканты, члены рок-клуба.
Расскажи про первый фестиваль.
На момент фестиваля мне было 17 лет, я сдавал экзамены в 11-м классе, уже был опытным слушателем и побывал на стадионных выступлениях многих популярных и официально разрешенных рок-групп. Но то, что я услышал тогда на фестивале, было другим. Как свежий ветер. Настроение у всех было приподнятое.
Зал на 600 мест в ДК им. Свердлова был забит до отказа. Каждый музыкант получал два пригласительных билета, чтобы пройти самому и провести кого-то из близких. «Метро» играло в субботу днем между Егором Белкиным и «Наутилусом». «Нау» выступали в розовых пиджаках с загримированными лицами. Это было их третье или четвертое выступление за семилетнюю историю группы. Бутусов весь концерт улыбался. Странно, почему сейчас он в интервью говорит, что его заставляли петь эти песни. Тогда он не был похож на человека, которого заставляют петь.
На первом фестивале «Нау» придерживались эстетики модного тогда «нью-вейва». Жаль, что кроме тех 600 человек, никто их больше такими не увидел. Это была самая веселая группа Свердловского рок-клуба. Не зря же их называли «Накатилус».
Как фестиваль восприняли в то время?
Сама идея открытия рок-клуба была далеко не всем по душе. После фестиваля на городском радио вышла передача, где ведущая дважды повторила в эфире: «Рок-музыка вредна!». Правда, не объяснила почему.
В местной молодежной газете появилась разгромная статья. Например, группу «Флаг» обвиняли в том, что они «держат гитары как автоматы». Но гитару так и держат — это специфика инструмента. Скрипку держат по-другому. Помню, моя тетя, прочитав статью, пришла в ужас и спрашивала: «Неужели они действительно держали гитары как автоматы?». Я при ней брал инструмент, извлекал аккорд и отвечал: «А как же ее еще держать?». Тетя смотрела с недоверием: ее явно не устраивали мои объяснения, но возразить было нечего.
Кстати, об инструментах. Где их брал советский рок-музыкант?
Инструментов и аппаратуры не было. То, что продавалось в магазинах, стоило дорого и было чудовищного качества. Как правило, все приходилось делать самим. Изгалялись как могли: гитары выпиливали из стенок фортепиано, фурнитуру точили на оборонных заводах, там же собирали усилители.
В те времена для рок-группы концерт был событием большой редкости, он мог случиться раз в несколько лет. Не имея опыта концертных выступлений, на сцене музыканты от волнения рвали струны. Так было у Вячеслава Бутусова на первом фестивале. В таких случаях можно было зайти за кулисы, взять у кого-то гитару и доиграть.
Году в 1984 Илья Кормильцев продал все, что было возможно, включая обручальное кольцо, и купил японскую четырехканальную кассетную портастудию. На нее записан альбом «Наутилуса» — «Невидимки», «Около радио» Егора Белкина и наш «Рок опоздавших».
Безвозмездно — или вы брали ее в аренду?
В аренду. Что-то вроде 25 рублей в час, серьезные деньги. Кстати, один из треков «Метро» продюсировал (хотя такого термина тогда мы не знали) гостивший в Свердловске Юрий Шевчук. Не помню, как называлась та песня, она в середине альбома, там завален вокал, ни одного слова не разобрать. Вот такой был продюсер (смеется).
Возвращаясь к вопросу, тогда в среде музыкантов существовала и ощущалась взаимопомощь. Помню, осенью 1986 года я позвонил Бутусову на работу в конструкторское бюро и спросил, сможет ли он дать на запись свою гитару, Telecaster. И Вячеслав не отказал. Правда, запись не состоялась, я ушел в армию.
На мой взгляд, многие победы и достижения того подпольного рок-движения в СССР были обусловлены этой коллегиальной взаимовыручкой. Естественно, были какие-то личные симпатии, внутренние интересы, «дружба коллективов». Музыканты общались в основном друг с другом, собирались, обсуждали музыкальные новинки зарубежных коллег, вели жаркие диспуты о чистоте жанра. Выпивали, конечно.
Каким ты запомнил Илью Кормильцева?
Илья был человек внешне совершенно не похожий на рок-музыканта. И тем не менее, от него исходила энергия. Мы познакомились осенью 1985 года, он слушал один из первых магнитофонных альбомов, записанных группой Максима Ильина вживую в актовом зале Политехнического техникума.
Он был яркий, эрудированный, своеобразный и эмоциональный человек, меломан, полиглот. Летом 1986-го после фестиваля он пригласил к себе в гости. Говорил про новый проект, в который требовался гитарист. Но я в ближайшее время уходил в армию, так что все это было просто разговором.
Илью не беспокоило, что его тексты поет не он?
Не думаю, что его беспокоило чье-то мнение. В рок-клубе все знали, что это его тексты. На премьеру «Разлуки» в октябре 1986 он вообще пришел в костюме: чувствовалось, что для него это творческая победа и праздник.
Для русского рока 1980-х поэзия ведь очень важна?
Конечно. Я думаю, что наличие в рядах советских рокеров поэтов-переводчиков Михаила Науменко, того же Ильи Кормильцева тогда определило судьбу рок-музыки в нашей стране, вывело ее на по-настоящему высокий уровень. Музыканты были везде, а вот мастера слова смогли реализоваться только в Ленинграде и Свердловске. Считаю, именно Илья во многом задал тон и культурный код свердловскому року, и с тех пор как он потерял интерес к рок-музыке, она слишком явственно стала просить замены батареек.
Кажется, что «Наутилус Помпилиус» были главной группой клуба. Альбом «Разлука», насколько я понимаю, писался при тебе — помнишь, как это было?
«Наутилус» были студентами престижного Свердловского архитектурного института, их записи расходились в стенах альма-матер и его общежитиях. Благодаря этому из всех активных групп рок-клуба того периода именно у них была наиболее сформированная аудитория. Альбом «Разлука» записывался сразу после первого рок-фестиваля и, думаю, запись передает атмосферу этого бесспорно важного события в культурной жизни города.
В центре Екатеринбурга есть небольшое бревенчатое здание, неофициальное название «Пряник». В его подвале располагался клуб архитектурного института. Пара комнат и маленький зальчик человек на 30. Там летом 1986 года при помощи двух переделанных магнитофонов «Олимп» был записан альбом. И я тоже репетировал в этом клубе со своей группой, но уже в начале 1990-х.
В октябре 1986-го на открытии концертного сезона «Наутилус», представляя альбом, появились в новом сценическом образе: черные одежды, галифе, ботфорты, кресты. Это была радикальная смена имиджа. Помню, тогда ощутил, что группа прогрессирует буквально на глазах. Но само выступление было несколько затянутым, аудитория принимала весьма прохладно.
Через полтора года большая часть песен альбома стала хитами всесоюзного значения. Группе присудили премию Ленинского комсомола, имевшую крупный финансовый эквивалент. Илья Кормильцев от премии отказался.
Вернемся к клубу. Там можно было репетировать?
Рок-клуб располагался в маленькой комнате на задворках ДК им. Свердлова, там был стол и несколько стульев. Поэтому, когда проходили собрания, а 20 групп — это уже примерно сто человек, — мы выползали куда-то на лесенки или в свободные аудитории ДК. Репетиционные процессы музыканты могли организовать самостоятельно, клуб был призван решать вопросы в первую очередь, связанные с бюрократическими препонами.
Помню один курьез с организацией репетиции на сцене перед первым фестивалем. Дело было новое практически для всех. Николай Грахов, составляя расписание, исходил из того, что в часе 100 минут, а не 60. По счастью, это вовремя заметили и исправили.
В начале 1990 года, уже фактически на излете движения, рок-клуб открыл свою репетиционную базу — естественно, на коммерческой основе. Но из желающих воспользоваться ей были только «Макс Ильин бэнд» и «Агата Кристи». Вскоре и эта точка закрылась.
Когда ты впервые встретился с братьями Самойловыми?
Я вернулся из армии в начале декабря 1988 года, и на первый рок-концерт попал в феврале 1989 в УПИ, там праздновалась годовщина появления группы «Агата Кристи». До армии я их не знал, они и назывались по-другому — «ВИА РТФ УПИ». Помню, аббревиатура «ВИА» меня напрягала. На фоне того, что я слушал по радио в ГДР, «Агата» казалась старомодной.
С конца 1989 года я работал с барабанщиком Андреем Котовым. Играли в основном у него дома, буквально на коленках. Делали записи на катушечный магнитофон «Маяк». Потом Андрея пригласили играть в «Агату», и он барабанил там в течение 18 лет. Наши творческие пути разошлись. Считаю, с приходом Котова группа изменилась к лучшему. С «Агатой» мы потом регулярно встречались в гримерках на концертах в Екатеринбурге, да и на гастролях.
В то время «Агатовцы» держались отдельно?
Они были не из Свердловска, а из небольшого областного городка Асбеста. Возможно, поэтому держались обособленно, да. Но они были очень целеустремленны. Глеб жил в Пионерском поселке, в нескольких трамвайных остановках от меня, я захаживал в гости и даже помогал отрывать плинтусы в квартире его тогда еще будущей жены Татьяны. Потом они уехали в Москву, и мы несколько лет не виделись.
В начале нулевых в Москве я встретился с «Агатой» и был поражен, насколько они изменились. Показалось, что тех людей, которых я когда-то знал, уже нет. В Москве Вадим снимал квартиру неподалеку от меня, я бывал пару раз у него в гостях. Глеба последний раз видел, наверное, в конце 2000-х: ехал на концерт в Екатеринбурге, он позвонил, просил передать деньги Татьяне, уже бывшей жене. Тогда еще не было всяких электронных платежных систем.
Что изменилось, когда ты вернулся из армии?
Я служил в ГДР, и о том, что происходило в стране, мог судить лишь по прессе и письмам из дома. Когда демобилизовался, заметил существенные перемены в атмосфере рок-клуба, да и страна уже была другой — прошло два года.
Основатели «Наутилуса» распустили группу на пике успеха и расстались друг с другом окончательно. И если изначально «Нау» была именно группа с авторским тандемом Бутусов—Умецкий, то в 90-е под этим брендом выступал солист и аккомпанирующий ему состав. Никакого коллективного творчества там уже не было. «Наступал хищнический шоу-бизнес», как верно подметил Кормильцев.
Коммерциализация процессов разрушила рок-клубовское движение по всей стране, естественно, при полном непротивлении участников.
Почему рок-клубы оказались обречены на разрушение?
«Я люблю только любительские группы», — пел Майк еще в 1984 году. Свердловский рок-клуб выпустил первую в СССР печатную газету «Перекати-поле», посвященную музыке, пытался вести методическую работу, но в условиях наступающего капитализма подобная деятельность требовала серьезных финансовых вливаний.
В медийном пространстве продвигались «Миражи» и «Ласковые маи», система магнитофонного рока сходила на нет. Вскоре музыканты, как и большинство населения страны, вынуждены были заняться элементарным выживанием, а не реализацией творческих замыслов.
После путча 1991 года Свердловский комсомол перестал существовать, а вместе с ним и клуб, и его деятельность. В данный момент здание ДК им. Свердлова, расположенное в самом центре города, находится в аварийном состоянии и считается заброшенным. Очень жаль. На мой взгляд, потребность в рок-клубах была и остается.
Беседовала Мария Низова